• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости


27.03.2016

СЕРГЕЙ ЛЕЙФЕРКУС: «КАЖДЫЙ КОНЦЕРТ - ЭТО СТРАНИЦА ЖИЗНИ!»

Сергей Лейферкус

Сергей Лейферкус:

«Каждый концерт - это страница жизни!»

Прославленный баритон Сергей Лейферкус 4 апреля отметит юбилей. По привычке заговорив о том, что юбилейная дата лишь повод для нашей беседы, я поймала себя на мысли: «А собственно, почему так?» Семидесятилетие любимого оперного певца для всех поклонников его блистательного таланта отнюдь не просто повод, а грандиозное событие. Его ждут, к нему готовятся!

– Сергей Петрович, юбилеи – вещь в некоторой степени регулярная. Что ни год – день рождения, пять – юбилей... А когда Вы отметили свой первый юбилей?

– Наверное, когда мне исполнилось 50. Интересно, что единственным театром, который об этом вспомнил, был Большой театр. Я, в принципе, не большой любитель «юбилейных» торжеств. Надо философски к этому относиться. Когда моей дорогой теще исполнялось 85 лет, и мы решили устроить ей грандиозный праздник, она с гордостью повторила фразу Жванецкого: «Я не хочу присутствовать на генеральной репетиции своих похорон». Отчасти она была права. Когда сейчас зашел разговор о формате моего юбилейного концерта, я сказал, что хочу петь, а не просто сидеть в кресле и принимать поздравления. Предпочитаю выступать в этот день, а поскольку сцена – вся моя жизнь, то каждый спектакль, каждый концерт – неважно, маленький или большой – это страница жизни, это веха, это, если хотите, юбилей!

– А с какого возраста Вы себя помните?

Отдельные яркие моменты примерно с 3-4 х лет. Мама работала в Омске, и мы с бабушкой ездили туда. Сибирская зима меня совершенно потрясла. Водопровода в доме в то время еще не было. Пришла цистерна с водой. Когда стали наливать воду в вёдра, она стала замерзать прямо у меня на глазах. Это одно из самых первых воспоминаний.

– Ваша жизнь проходит на сцене. Но ведь Вы не всегда в гриме. Ваши привычки, привязанности, увлечения, наконец. Какие они?

– Может быть, книги? Начну с того, что на привычки, привязанности, увлечения времени практически не остается! Когда меня спрашивают, есть ли у меня у хобби, я отвечаю – есть, это работа! Вот сейчас я в Гамбурге, впервые должен петь Вильгельма Телля. Это огромная, трудная партия. Времени не остается абсолютно ни на что – только поесть, лечь спать и прийти в театр к 10 утра! Впрочем, человеческая энергия должна быть на что-то направлена. Честно говоря, я не умею отдыхать. Мы были как-то на южном побережье Франции. Уже первая неделя отдыха меня утомила. Я не люблю просто проводить время, лежать без дела на пляже, загорать. Хотя человек, наверное, должен уметь переключаться. Но я не умею! Даже если у меня на следующий после спектакля день приходится выходной, все равно идет какой-то самоанализ того, что ты сделал на сцене в предыдущий вечер, что можно исправить, добавить… Я называю человеческое существо биологическим компьютером, потому что мы сами задаем себе программу и действуем в соответствии с ней.

– Сергей Петрович, первое, что Вы назвали – книги. А какие? Каковы Ваши литературные пристрастия? 

– Ничего определенного. Самые разные книги и российских, и зарубежных авторов – и бестселлеры, и историческая литература. Только что, буквально за два вечера с большим интересом прочел небольшую книгу о Володе Байкове, которую он нам подарил. Мы очень давно с ним дружим.

Сергей Лейферкус, Владимир Байков

С Владимиром Байковым в Гамбургской Государственной опере на премьере «Вильгельма Телля» 

– Вы не просто известны. Вы легенда! Бессмысленно перечислять все достижения, исполненные партии, знаковые спектакли, покоренные оперные сцены. О Вашей блистательной карьере много написано, но любая карьера с чего-то начинается. Как, когда сошлись звезды?

– Звезды – это, на самом деле, люди, которых ты встречаешь в своей жизни. Одна из первых, это встреча с Марией Михайловной Матвеевой, моим первым педагогом в хоре Ленинградского университета.

– А Вы были студентом университета?

– Нет, я в университете никогда не учился. Я работал на заводе, поскольку нужны были деньги, и только-только начинал петь. На заводе в то время организовался джаз, и я, сидя за ударными, пел. Людмила Калинина, наша с мамой знакомая, предложила отвести меня в университетский хор. Я говорю: «Я ведь не студент!» А она: «У нас поют не только студенты, может, ты еще будешь к нам поступать!» Я пришел туда и встретил замечательного хормейстера Григория Моисеевича Сандлера. Это имя знают очень многие музыканты, поклонники хоровой музыки. И именно там мне посчастливилось познакомиться с М. М. Матвеевой. Она вела класс солистов при хоре университета. Я занимался у нее два года. У нее, кстати, учились Е. Е. Нестеренко, Л. П. Филатова, С. П. Преображенская. Мария Михайловна никогда не претендовала на то, чтобы стать педагогом всей твоей жизни. Она прекрасно понимала, что существуют некие ступени, и очень много дала мне на этой первой, самой важной ступени.

Если мы говорим о звездах, то это Юрий Александрович Барсов и Сергей Николаевич Шапошников – мои педагоги в консерватории по сольному и камерному пению, которые иногда сходились вместе в классе и вдвоем меня учили. Это были такие общие мастер-классы. Один руководил вокалом, а второй прививал мне понятия драматургии, фразы и т.д. Я безумно счастлив и горд, что позже встретил на своем пути Дмитрия Борисовича Кабалевского, с которым работал в свое время С. Н. Шапошников, а после его смерти Дмитрий Борисович обратился ко мне, чтобы продолжить это сотрудничество композитора и вокалиста. Я пел многие его произведения, мы много гастролировали вместе. Тут нужно не забыть и о концертмейстерах. Это Ирина Евгеньевна Головнева, с которой я начинал. Она работала в хоре радио у того же Г. М. Сандлера. Это и Люба Орфенова – самый строгий мой тьютор. Это и Семен Борисович Скигин – человек-легенда! Мы с ним очень дружим. Очень важно, чтобы рядом с тобой находился не просто концертмейстер или педагог, имеющий чуткое ухо. Это должен быть друг, который может подсказать, не опасаясь при этом, что ты негативно воспримешь сказанное. Особенно это важно, если в твоем творчестве присутствуют и оперный, и камерный жанры. Я считаю, камерное пение и опера – две стороны одной медали, и здесь очень важно иметь друга, который может помочь соединить всё это вместе.

С Семеном Скигиным в Московском доме музыки на концерте 24 марта, автор фото Федор Борисович

Есть люди, без которых я бы столько не достиг. Это Евгений Евгеньевич Нестеренко, с которым я был знаком еще по классу Матвеевой, и который меня рекомендовал потом первому моему постоянному импресарио. Это Владимир Атлантов, которому я тоже многим обязан. Мы говорим иногда: «Я достиг». На самом деле, не «я», а «мы все» достигли, потому что без поддержки, без подсказки, без участия твоих дорогих друзей ты ничего не сможешь достичь. Удача, успех – это, прежде всего, те люди, которых ты встречаешь на своем пути!

– Вы родились после войны, учились в конце 60-х, 90-е – совсем иная эпоха…Вы часто называете себя консерватором. Понятно, что речь об искусстве. Но скажите, перемены в жизни Вас не пугают?

– Вы знаете, они как-то очень постепенно у нас произошли. Особенных перемен даже и не было, потому что мы как жили в Питере, так и живем. И квартира, и сын, и друзья здесь, даже вещи деда в квартире стоят. Мы никогда не обрубали корни. Наш отъезд в Англию не был иммиграцией, это был контракт с Ковент-Гарден. Другое дело, много ли времени мы проводим в России. Вот до Гамбурга я был в Палермо. Мы заканчивали «Кольцо Нибелунгов», сначала был «Зигфрид», а потом последняя опера тетралогии – «Гибель богов». То есть мы не были дома с октября. И все же мы стараемся ездить в Питер как можно чаще. Даже те люди, которые иногда поругивают нашу страну, на самом-то деле без нее жить не могут! Но вернусь к теме юбилея. Когда встал вопрос о том, где его отмечать, решили: только Петербург и Москва! Мне будет приятно, если придут мои друзья, мои поклонники, которые, может быть, нечасто сейчас видят меня на российской сцене.

– А что будет в программе?

– Юбилейные торжества начнутся с концертного исполнения всех (!) трех опер Рахманинова, которое состоится 6 апреля на сцене Михайловского театра. До сих пор никто не пел все три оперы Рахманинова в один вечер. Это хотел сделать Шаляпин, но, к сожалению, когда Сергей Васильевич по заказу Федора Ивановича написал «Скупого рыцаря», последний был очень не доволен слишком высокой тесситурой партии и не спел эту оперу.

11 апреля пройдет юбилейный концерт в Москве. Здесь второе отделение будет чисто поздравительным, но первое – концертным, в котором прозвучат сцены из всех трёх Рахманиновских опер. Потом я возвращаюсь обратно в Питер, где 18 апреля будет сольный концерт в Малом зале филармонии. Причем, после первого отделения, где прозвучит музыка Шумана, я хочу попросить всех, у кого возникнут вопросы, написать эти вопросы, чтобы после антракта я на них смог ответить. Наверняка, у людей накопилось множество вопросов о том, что происходит в мире, в музыке, в вокале… И заканчивается юбилейный цикл концертом в актовом зале Санкт-Петербургского университета, где я начинал петь в хоре. Университет предложил сделать этот концерт, и я с удовольствием согласился, тем более, что акустика там великолепная!

Сергей Лейферкус "Трудно быть злодеем Или маленькие секреты большой оперы"Вы не упомянули еще об одном юбилейном событии, ведь готовится к выходу Ваша книга. Если не секрет, по жанру – что это будет?

– Во вступлении я пишу, что если вы надеетесь узнать, как надо петь, как ставить дыхание, то лучше сразу закрыть эту книгу. Она не об этом. Она о моем становлении, о том, как я пришел в вокал. Это одновременно книга-напутствие. К примеру, я советую молодым вокалистам очень четко просчитывать, как поступать в данный момент. Ведь мы работаем с театральным менеджментом, у которого своя точка зрения, с режиссерами, которые очень не любят критику, не терпят, когда вокалисты им что-то предлагают. И последствия могут быть непредсказуемы!

Я пишу о том, что сейчас происходит в мире оперы, о том, что сыграло свою роль в моей судьбе, в моей карьере. Это книга о жизни. В ней есть и смешные моменты. Книга называется «Трудно быть злодеем, или Маленькие секреты большой оперы». Злодей – амплуа баритона. Что касается секретов, то мне хотелось бы приоткрыть занавес, рассказать о том, что остается за кадром.

Некоторое время назад Ваша супруга выпустила «Невыдуманные истории». Интерес к писательству в Вашей семье появился не вдруг?

– Здесь надо расставить все точки над «и». Дело в том, что моя бедная жена вынуждена ездить со мной по городам и странам. Иногда, когда мы без конца повторяем на репетиции одну и ту же сцену, она сидит в уголочке и записывает на листочках истории из нашей жизни. Однажды мне эти листочки попались на глаза. Я разобрал ее непростой почерк, напечатал текст, взял черновую верстку и втайне от Веры пошел в издательство «Композитор». Небольшим тиражом, только для наших друзей и знакомых за собственные деньги я издал эту книгу, как подарок на 60-летие моей жены. Честно скажу, эти листочки, испещренные записями, подвигли меня взяться за перо.

– В жизни, как в опере, сюжеты развиваются по-разному. Исторические перемены, смена поколений. Меняется мир вокруг нас, меняется оперная мода. И все же, какая партия в Вашем репертуаре сама «многолетняя»?

– Не надо забывать, что и возраст меняется. Любимейшая партия – Евгений Онегин – не может быть в моем репертуаре по определению, потому что я уже не 26-летний Онегин! Бывает, артист и строен, и молод душой, но все равно публика исподволь ощущает его возраст. Поэтому петь Евгения Онегина я уже, к сожалению, не могу. Также последний раз я пел своего любимейшего Томского в Израиле с Владимиром Юровским несколько лет назад, но там было концертное исполнение, а это проще.

Понимаете, дело еще и в том, что у театров своя репертуарная политика. Они стараются не повторять то, что было поставлено недавно. Возьмем «Огненного ангела» Прокофьева, в котором я пел очень много – и в Мариинском театре, и в Ковент-Гарден, и в Ла Скала. Прошел такой поток «Огненного ангела», и затем на многие годы этот спектакль исчез из мировых афиш. Потом стали потихоньку кое-где появляться новые постановки, но уже пришли другие исполнители. И естественно, каждому театру интересно получить новое имя. Но, конечно, чтобы этот певец еще и хорошо пел! А такие певцы есть и в России, и на Западе. Хотя, например, в Палермо мы столкнулись с тем, что сегодня петь Зигфрида практически некому. Есть время, рождающее великих теноров или великих басов. Сейчас настал тот момент, когда драматический тенор – это уникальнейший материал. Из-за этого не идет «Отелло», «Андреа Шенье», многие другие спектакли. Лирические тенора, баритоны, басы есть, а вот драматических теноров нет. Поэтому репертуар театров строится, исходя из того, кто есть на горизонте, и кто в данный момент не занят в другом театре. График расписывается, как минимум, на 2 года вперед. Нам нельзя диктовать театру, что я бы хотел спеть такую-то партию. Нас приглашают петь сами театры. Они купцы, которые покупают товар.

– Скажите, Сергей Петрович, композитор, пишущий для голоса, должен иметь какое-то особое восприятие вокального тембра, вокальных красок, вокальных возможностей?

– Совершенно верно. Вот вам один пример. Александр Раскатов, композитор, в течение многих лет живущий во Франции, написал замечательную оперу «Собачье сердце». Когда он только приступал к ее созданию, он связался со мной, сказал, что видит меня Филиппом Филипповичем Преображенским, что прослушал все мои записи и пишет для моего голоса. Но когда же я получил клавир, мне стало не очень комфортно. Во-первых, это современная композиция с ее сложной интерваликой. Самым трудным было озвучить предложенную тесситуру. Все композиторы исходят из свойств собственного голоса. Об этом мне, кстати, говорил Д. Б. Кабалевский. Они не слышат себя со стороны. То, что кажется автору простым – баритону взять «ля», «ля-бемоль» – очень сложно! Это наша кухня. Надо учитывать, что было в партии до этого момента. Когда мы встретились с Раскатовым в Париже, где у меня был концерт, я спросил, можно ли что-то поменять в партии? Отдельные ноты он согласился изменить, но в некоторых местах настоял на том, чтобы так звучало. Как вокалист я был согласен не со всем. Мы, певцы – достаточно ленивые люди, и стараемся, чтобы было попроще, а в этом случае нужно было приложить намного больше труда, проявить упорство. Тем не менее, пришлось следовать партитуре.

А кто из современных авторов обладает, так скажем, вокальной интуицией?

– Смею Вас заверить, что современные оперы, с успехом идущие на мировой сцене, все очень вокальные, хоть и сложные! То же «Собачье сердце» прошло с успехом уже и в Амстердаме, и в Лондоне, и в Лионе, и в Ла Скала, и снова будет в Амстердаме, планируется Нью-Йорк. Интерес огромный! Сейчас с большим удовольствием начинаю работать над новой оперой венгерского композитора Петера Этвёша Senza Sangue («Без крови»), мировая премьера которой состоится на сцене Гамбургской оперы под управлением автора в постановке Дмитрия Чернякова. Дважды это сочинение шло в концертном исполнении. Есть очень интересные примеры, замечательные работы. Здорово, что композиторская школа не стоит на месте, движется вперед, что мы не застряли на классиках, есть разные имена, достойные быть сегодня в первых рядах.

Сергей Лейферкус

В роли Телля,  опера Россини «Вильгельм Телль» в Гамбургской Государственной опере, автор фото Владимир Байков (он же Гесслер)

– Сегодня все берутся рассуждать об опере. Критики не стесняются. Как Вы считаете, все ли имеют право критиковать, не стесняясь, высказывать свое мнение? 

– Критика умерла вместе со Стасовым! Почему-то современная критика считает, что необходимо ругать. Это не критика. Критика – когда ты можешь показать, по какому пути пойти, чтобы было лучше. Бернард Шоу замечательно сказал: «Рассуждения критиков об исполнительстве равны рассуждениям кастратов о страсти». Шоу был недобрый человек, об этом все знают. (Он, кстати, очень не любил Верди, но обожал Вагнера). Но где-то он был прав, потому что, к сожалению, критики критикуют не для того, чтобы сделать лучше, а для того, чтобы показать свое «я». О России я сейчас даже не говорю, потому что за последнее время я не прочел ни одной настоящей критической статьи, сплошная информатика. А на Западе, особенно в Великобритании критики очень любят щеголять какими-то фразами. Один из российских критиков написал однажды на мое выступление ругательную статью и когда его улучили в том, что он даже не был на этом концерте, он ответил: «Ну и что? Все равно то, что я написал – прикольно!»

– На Ваш взгляд, сегодняшний день мировой оперы, какой он – безоблачный, пасмурный? Или погода переменчива?

– Тенденция режиссерского театра поменялась кардинально. Не надо забывать о том, что еще недавно существовал дирижерский спектакль. Дирижер правил бал. Сегодня режиссеры захватили первенство. Вместе с очень талантливыми молодыми режиссерами на сцену прорвалось огромное количество бездарей. Им даже лень открыть партитуру, они ничего не понимают в музыке, им легче сочинить свой спектакль. Я об этом пишу в своей книге. Главу об оперной режиссуре я заканчиваю словами князя Мышкина из «Идиота» Достоевского: «Мне крайне неприятно, когда меня в глаза называют идиотом». Вот и мне крайне неприятно видеть все это на сцене! Но самое ужасное, что публика настолько уже привыкла, что этого даже не замечает.

– А я как раз хотела спросить, появляется ли грамотный слушатель?

– Он появляется и активно выказывает свое негодование криками «Бу»! У меня много друзей в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Хьюстоне, которые в течение многих лет спонсировали оперу. Они перестали давать деньги, и их можно понять. Возникают очень странные ситуации. Мы тут наблюдали один спектакль в Байройте. Режиссера освистали. Когда после спектакля тележурналист спросил его, как он относится к собственному провалу, тот искренне удивился: «Какой провал? Это же успех! Вы поймите, –  говорит он, – сюда приезжают зажравшиеся буржуа, которые насасываются шампанским и спят. Мой спектакль их раздражает тем, что я не даю им уснуть! Поэтому они и выражают свое недовольство». То есть даже момент провала люди оборачивают в момент успеха.

Если говорить серьезно на эту тему, нужно обратиться к нашей истории. Вспомните, были Покровский, Михайлов, Пасынков, Тихомиров… Воспитали ли эти люди достойную смену? Нет. После ухода этих гигантов на некоторое время образовался вакуум. Потом появились Бертман, Черняков, Александров, Петров, Бархатов. Они появились потому, что, как барон Мюнхаузен, сами себя вытянули за косичку. Я не знаю также ни одного ученика Дзефирелли, Пьетро Фаджони, Джанкарло Дель Монако.

Лейферкус Сергей

В роли Телля, опера Россини «Вильгельм Телль» в Гамбургской Государственной опере, автор фото Владимир Байков

Конечно, оперное искусство очень субъективно. Например, в Глайнборне был замечательный спектакль с моим участием «Лисичка-плутовка» Яначека. Яркий, красочный спектакль. Потом меня пригласили в Дрезден, где была очень психологическая постановка, связанная с Яначеком, с его личной жизнью. Но моей жене, например, этот спектакль не понравился, показался нагромождением заумных идей. Тем не менее, я счастлив, что в течение последнего времени мне не пришлось участвовать в каких-то провальных постановках. Английский режиссер Грэм Вик ставил «Кольцо Нибелунгов». Уж на что итальянская публика нетерпелива, все четыре спектакля прошли на «ура»! Хотя это была абсолютно современная, достаточно странная постановка, но она была понятна публике, канва действия не была разрушена. Я очень хорошо помню, как английский режиссер Йан Джадж на заре моей туманной юности ставил «Тоску» в Лидсе. Он перенес оперу во времена Пуччини, т.е. на сто лет вперед. Когда я спросил, что делать с Наполеоном, битвой при Маренго, он ответил, что какая-то одна фраза пройдет незаметно для публики. Этот спектакль действительно имел большой успех. Говорить о том, что надо показывать чистую классику, тоже не стоит. Еще раз повторю, спектакль может одним нравиться, другим не нравиться, это очень субъективный факт. Даже если спектакль не нравится, это не означает то, что режиссер не талантлив.

Я привожу в своей книге любопытный факт. Однажды я приехал в Нью-Йорк на постановку в Метрополитен-опера. Накануне первой репетиции я решил прогуляться и увидел афишу «Стиффелио» Верди в постановке Джанкарло дель Монако. Ну, я решил, что хоть дель Монако и модерновый режиссер, все же надо послушать. Поднимается занавес, и, о чудо, я вижу традиционный красивый оперный спектакль. Во время антракта ко мне в ложу заходит Генеральный директор театра Джо Вольпи и спрашивает, понравилось ли мне. Отвечаю, что безумно понравилось! А он: «Если бы ты знал, чего мне это стоило!» Выясняется, что только четвертое решение спектакля, предложенное режиссером, было принято дирекцией театра. То есть, дирекция всегда может настоять на своем.

Сергей Петрович Лейферкус

О вас говорят не просто как об интеллигентном, но как об удивительно терпеливом человеке, который ладит со всеми. В оперном мире качестве редкое. Это врожденное?

– Нет, я иногда вспыльчивый, эмоционально невыдержанный человек. Наверное, это естественно, потому что иначе я не был бы актером. Я могу срываться, повышать голос. Другое  дело, что я очень отходчивый человек. Дело в том, что долгая жизнь на сцене приучила меня к долготерпению. Когда я впервые встретился на сцене с Пласидо Доминго в Ковет-Гарден на постановке «Трубадура» в 1987 году, спектакль ставил Пьетро Фаджони, человек, абсолютно не терпящий возражений – чуть что не по нему, он просто начинал скандалить. Вижу, Доминго не очень рад этой режиссуре. Спрашиваю: «Пласидо, ты ведь звезда, почему ты молчишь?»  А он мне: «Запомни, мой дорогой, на всю жизнь: с момента подписания контракта ты становишься рабом постановочной бригады и дирекции театра!». И это правда. Изволь терпеть! Бывают моменты, когда что-то невольно вырывается, и ты потом жалеешь об этом. На Западе есть очень хорошая фраза: «That’s not my cap of tee (это не моё дело)!». Режиссер получает деньги за свою работу, дирижер за то, что дирижирует, а я за то, что пою. Задави в себе эмоции и четко выполняй указания постановочной бригады. Конечно, мы должны целиком погрузиться в работу, но вмешиваться в постановку не имеем права. Другое дело, что нам нужно понять, что режиссер от нас хочет. Если что-то не ясно, можно очень тактично попросить объяснить детали.

Многое зависит от обстоятельств. Даже не от нашего характера, а от атмосферы, которая царит в театре. Бывают театры теплые и театры холодные. Это исходит в основном от дирекции. Я, к сожалению, ничего не могу сказать о новом руководстве Метрополитен-оперы, но, когда Джо Вольпи был генеральным директором театра, все, вплоть до последнего человека, проверявшего наличие пропуска на актерском подъезде, были сама доброжелательность. Это была большая дружная семья. Есть театры холодные, такие как Опера Бастий в Париже. Я, правда, давно там не пел, может быть, что-то поменялось. Ведь актер как маленький ребенок! Ему нужна улыбка, небольшая доля участия, два теплых слова. Очень важно чувствовать себя в театре, как дома. Ты живешь каждый день, каждый час. Сегодня волей судьбы ты здесь, завтра в другом месте, но это твоя жизнь!

Беседу вела Татьяна Цветковская

Фотографии из личного архива Сергея Лейферкуса

Также благодарим за любезное предоставление фотографий:

с гамбургской постановки «Телля» -  Владимира Байкова, с московского концерта - Федора Борисовича

 

27.03.2016



← интервью

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей