• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости



Дмитрий Бертман: В этом месте родился «Геликон»…

Когда вы в последний раз смотрели в звёздное небо? Увы, как редко в ежедневной суете бесконечных дел мы поднимаем голову вверх и замечаем густую бархатную синь небес и сияние далёких созвездий…Или падающую звезду, чтобы загадать желание. Наверно, художественный руководитель Московского театра «Геликон-опера» Дмитрий Бертман часто посматривал в звёздное небо и загадывал желания, ибо то, что произошло на днях – иначе, как сбывшейся мечтой и не назовешь: по официальному заявлению руководителя департамента строительства города Москвы Андрея Бочкарёва «в Московском музыкальном театре «Геликон-опера» на Большой Никитской улице закончены общестроительные работы».  За этой лаконичной фразой стоит крепкая уверенность в том, что строители сдадут объект в конкретное, уже назначенное время, и театр начнёт новый сезон в своём родном Доме на Большой Никитской. Но историю, предшествующую поистине эпохальному для театра, его руководителя и коллектива событию, радужной не назовешь. Этого момента ждали долгих восемь лет, и не просто ждали, а боролись, действовали, отстаивали свои права.

Мытарства «Геликон-оперы» начались в 2007 году, когда историческое здание дошло до такого состояния, что его просто-напросто были вынуждены закрыть на реконструкцию. О том, что было дальше, как мне сказал ровно год назад в интервью Дмитрий Бертман, «не хочется даже вспоминать». И посетовал, что нет такого изобретения, как «таблетка для стирания памяти», потому что «память человеческая – страшная вещь…а вещи, связанные с этой реконструкцией, лучше стереть – вокруг было очень много противного и спекулятивного, неправды и клеветы, и всего страшного».

Сейчас, когда на Никитской горделиво сияет отреставрированный фасад, в Белоколонном зале княгини Шаховской для строителей уже провели первый концерт (посвященный юбилею «Геликона», день в день!), а в новом корпусе театра монтируются кресла и ведутся пуско-наладочные работы оборудования сцены, можно выдохнуть и наконец-то поверить: «Геликон-опера» вернётся в свой сказочно-прекрасный Дом. Свой Дом. А какой он, как в нём будут обживаться артисты, как театр встретит зрителей, чем порадует новый сезон, да и вообще, что это за чудо такое – говорят, что реставрационные работы велись уникальные, -  мы попросили рассказать самого Дмитрия Александровича, но не просто словами, а показать. Вот так я оказалась ровно в полдень солнечным апрельским днем на пороге особняка по адресу: ул.Большая Никитская, дом 19.

«Ирина, Вы подходите сразу на Никитскую, не на Калашный, - предупредил меня Владимир Горохов, руководитель пресс-службы театра. – Дмитрий Александрович к нам присоединится, как только у него закончится совещание со строителями». Пока не появился Бертман, дабы не терять время, Владимир сам повел меня по геликоновскому царству, как заправский экскурсовод – со знанием мельчайших деталей и исторического, и нового зданий.

Собственно, новый «Геликон» теперь будет состоять из двух частей – это историческая часть, в которой был проведен полный комплекс уникальных реставрационных работ (в ней располагается Белоколонный зал княгини Шаховской на 250 зрительских мест), и новый корпус, построенный в перекрытом внутреннем дворе усадьбы, с залом, рассчитанным на 500 человек и сценой – современным технологическим чудом.

Знакомство начали с парадного входа, выходящего на Большую Никитскую – это Атриум, просторный холл со стеклянным потолком, через который видно небо. Теперь он будет носить имя великого русского певца Фёдора Шаляпина. «Вот, смотрите, - и Владимир приподнял брезент. – Здесь стеклянный пол (строители его пока прикрыли), в нём сделана археологическая инсталляция, в которой находятся артефакты из Зальцбурга с родины Моцарта, из усадьбы в Клину, где жил Чайковский и то, что строители нашли во время работ здесь – видите, подкова? Такой мини-музей под ногами зрителей. Кстати, ещё бревно историческое нашли в колодце, думаем, куда его пристроить». Убедившись, что в стеклянной выемке в полу и правда лежат исторические артефакты и подкова, двинулись дальше.

Куда идёт сначала зритель? Правильно, в гардероб. Проход туда – через фойе первого этажа, где планируется открытие Музея оперы им. Модеста Чайковского. «Там будут выставляться оперные реликвии, - пояснил Владимир. – Сейчас мы формируем эту коллекцию и готовы к сотрудничеству со всеми, кто может в этом помочь». Лестница в стиле спектакля «Сказки Гофмана» восхитила зеркальными миражами: зачарованный бликующей ледяной красотой, теряешься в многочисленных отражениях. «Ух ты, как в Королевстве зеркал», - подумалось мне. Или в Чертогах Снежной Королевы...а, может быть, и Шахматной? Да, пожалуй, без Алисы в Стране Чудес здесь не обошлось. И, да простят меня читатели, что упоминаю об этом, но проблема туалетных комнат теперь решена раз и навсегда – это к вопросу вечных страшных очередей в те места. По дороге в буфет мы заглянули, конечно, и туда (гардероб – туалет – буфет – зал...маршрут среднестатистического зрителя в театре). В буфетной части – потолки с изысканной лепниной, чёткая графика колонн, удобные стойки. Хотя помещение находится на подземном уровне, этого не ощущается – великолепно продуманный дизайн, тщательно отработанные детали и много места – хоть танцуй, хоть пресс-конференции устраивай.

Из буфета поднялись обратно вверх и направились в новёхонький зал «Стравинский», с той самой чудо-сценой. Владимир вывел меня прямо в Царскую ложу для почётных гостей, бывшее Красное крыльцо исторического здания – открывающийся отсюда вид то ли античного амфитеатра, то ли футуристических задворок русской усадьбы поразил эффектом гигантского пространства. На сцене шли работы – рабочие обустраивали сложнейшее оборудование. Вид сверху – впечатляющий.

Геликон-опера

И тут Владимир мне сообщил: «Мы сейчас находимся на уровне земли». Видя мои недоуменные глаза, пояснил: «Тут была земля, на минус два этажа вниз выкопали зрительный зал, и под сценой – еще один этаж, где находится вся машинерия». «То есть мы сейчас находимся на уровне улицы?» – уточнила я. «Ну да, вот там видите окна? – Владимир махнул рукой куда-то вдаль. – Они выходят на Калашный переулок, и открою Вам секрет, с улицы можно будет в них заглядывать и видеть всё, что происходит на сцене». В этом я сама убедилась, когда мы вышли позже на Калашный – Владимир подвёл меня к этим окнам, и мы заглянули в зал. Да, в самом деле, любителям оперы можно будет и без билета полюбоваться на действо. Правда, беззвучное…

«Сцена оборудована новейшими плунжерными системами – механизмами, которые позволяют сцене частями, то есть платформами, подниматься и опускаться, - объяснил дальше Владимир. За плунжерами находятся поворотный круг и рельсы. Ещё есть и несколько этажей наверх, оттуда идут колосники. Плюс к этому подъёмно-опускная оркестровая яма. Она длинная, узкая, но рассчитана где-то на 100 человек артистов оркестра. А вот то, что Вы снимаете – это так называемые «геликончики» - 13 конусов, которые являются акустическими звукоотражающими системами. В каждый из них будет вмонтировано световое оборудование, мы их можем использовать как осветительные приборы в зале».

Терпеливо подождав, пока я в разных ракурсах пощёлкала виды зала и геликончиков, Владимир продолжил: «В чёрном потолке вмонтированы кристаллики Сваровски, посмотрите – как звёздное небо. Строители сделали нам подарок к 25-летию – на этом потолке выложено то самое расположение звёзд, которое было над Москвой 10 апреля 2015 года, в День рождения театра. Зрители, войдя в зал, увидят потолок с геликончиками и звёздное небо. А в этих окнах вмонтированы плазменные панели, любая проекция может создавать антураж в каждом окне. Можно изобразить подводное царство, или небо, или что угодно.

Стены зала по бокам отделаны натуральным дубом, это тоже акустический материал, да и пол сделан по акустическим традициям XIX века: сама паркетная доска лежит не на бетонной поверхности, а между бетоном и паркетной доской есть воздушное пространство, которое служит для акустики, для звука. А здесь в стене будет установлена икона. В XIX веке в этом месте была домовая икона княгини Шаховской, а мы установим подаренную Президентом ФК «Уралсиб» Николаем Цветковым икону Георгия Победоносца на чёрном коне. Она уже освящена. И, что символично, эта же икона изображена на гербе Москвы. Стены зала – это полностью восстановленный исторический двор. Именно так он выглядел, так это и было. Единственно, поскольку стены раздвигать вширь было нельзя, строители все делали вглубь».

Прогулявшись по космического вида сцене и заглянув в щели между платформами (зияющее внизу пространство казалось бесконечным), остановилась, как вкопанная, на краю узкой оркестровой платформы. Вид был захватывающий – Царская ложа, в «псевдорусском» стиле, возвышалась над огромным амфитеатром, словно гигантский корабль… «Да, отсюда вид просто невероятный, - улыбаясь, заметил Владимир. – Пойдемте в историческую часть, в фойе Малого зала». И мы отправились снова к парадной лестнице, про которую Владимир поведал, что «по историческим материалам, она выглядела именно так». 

По дороге загляделась на великолепную лепнину на потолке. «Здесь также полностью восстановлена уникальная лепнина, то есть именно такая, как это было в XIX веке, потому что в 90-ые годы прошлого столетия здесь была лепнина с элементами советской символики – звездами, колосьями, серпами, - объяснил Владимир. – А это ложа, тут у нас раньше играл оркестр, который в «Летучей мыши» встречал гостей. Он у нас тоже будет играть. Поднимаются люди по лестнице, а тут музыка...».

Величественные люстры из бронзы и хрусталя в фойе поразили размерами и красотой. «Это ж какая трудоёмкая работа», - воскликнула я. Владимир с гордостью отозвался: «Да, люстры полностью отреставрированы». Так мы оказались в уютном, нежного персикового цвета фойе, получившим имя мецената Сергея Зимина. «Сергей Зимин – первый частный оперный антрепренёр в России, здесь была его антреприза, именно в этом зале и проходили концерты: и Шаляпин выступал, и Рахманинов играл, и Клод Дебюсси дал свой первый концерт в России, - продолжил экскурсию Владимир. –Тут входы в несколько залов. Справа Белоколонный зал княгини Шаховской, на 250 мест, а слева анфилада из трёх залов. Первый, бирюзового цвета, - зал «Покровский». Это наша святая святых, историческое место, где в 1990 году состоялся первый спектакль «Геликон-оперы», опера Стравинского «Мавра». Он самый большой из этих трёх залов, приблизительно на 50 посадочных мест. В нём будут проходить камерные спектакли и концерты.

Следующий зал носит имя Кирилла Клементьевича Тихонова, народного артиста, нашего первого главного дирижера. Он маленький, тёмно-зеленого цвета. Там будут выставлены личные вещи Кирилла Клементьевича, мы сейчас с семьёй ведём переговоры… Последний зал, красного цвета – зал великой Елены Образцовой. В нём зеркало на стене, камин с правой стороны, будут выставлены личные вещи Елены Васильевны. Обо всём этом мы договариваемся сейчас с Натальей Игнатенко, директором Благотворительного Фонда Елены Образцовой. Такая вот у нас красота. В этом фойе, когда театр существовал в 90-е годы, каждый месяц менялись выставки московских художников, выставлялись лучшие художники нашего города, и мы планируем это продолжать: смотрите, вот подсветка уже сделана для картин. Это фойе мы будем использовать и как выставочное пространство».

После фойе и залов отправились на улицу, в Калашный переулок, чтобы полюбоваться на тот самый спорный исторический фасад, из-за которого были войны. По дороге Владимир показал окна (теперь уже с улицы), через которые можно будет наблюдать за действием на сцене. Даже не верится, что там за ними – огромная яма со зрительным залом и сценой. Если бы собственными глазами раньше не увидела, не поверила бы. Возвращаясь, заглянули в будущие артистические – их много, а рядом с ними – кабинет художественного руководителя театра Дмитрия Бертмана. В кабинет мы тоже заглянули, но там ещё ведутся отделочные работы. Пока мы изучали новый «Геликон», Дмитрий Александрович освободился и с радостной улыбкой присоединился к нам.

Бертман Дмитрий

И опять мы поднялись наверх в залы, пройдясь по очереди через фойе Зимина, зал княгини Шаховской, зал «Покровский», зал «Тихонов», зал «Образцова», зал «Стравинский». Пять залов. И везде Дмитрий Александрович по-хозяйски всё проверял, трогал, измерял, прикидывал на глаз, чуть ли не пробовал на вкус…Глаза его светились от явного удовольствия, временами, правда, Дмитрий Александрович хмурился – «Вот эта лампа криво висит!», но, когда выяснялось, что нет, не криво, а просто свет так падает, снова сиял, и гордо полуспрашивал-полуутверждал: «Ну что, красиво ведь, да?». Конечно, красиво. Великолепие такое, что дух захватывает. Молодцы строители, работа скрупулезная, сделано – это видно – с величайшим почтением к историческому наследию, с любовью и тщательностью.

Наконец, мне удалось оторвать Дмитрия Александровича от общения со строителями и любования всей этой красотой, и мы начали беседу, сидя на новеньких синих креслах (из зала княгини Шаховской) в зале «Покровский», куда их временно складировали.

-Дмитрий Александрович, какое это ощущение, когда мечту можно потрогать руками?

-Потрясающее. Это ощущение счастья. Во-первых, здесь нет фальши – это самое главное, тут всё настоящее, нет никаких декораций в архитектуре, потрясающие мастера работали, реставраторы, замечательно сделана лепнина, всё по технологиям старинным, вплоть до акустики – даже полы акустические в зале, которые сделаны по технологиям XIX века. На самом деле, жду не дождусь, когда мы сюда уже придём.

-Были ведь такие моменты, когда казалось, что всё, тупик, нет больше сил бороться? Что Вам помогало идти дальше, и не просто идти, а добиваться своего?

-За мной – театр. Если бы для себя, я бы не добивался. А тут люди. Коллектив огромный, который смотрит на меня с надеждой, и много молодых певцов, которые поставили карту своей жизни на этот театр. И я понимал, что это ответственность ещё и за то, чтобы они остались петь в нашей стране. Столько людей со мной шли эти 25 лет! Это был вопрос, который решал всё существование театра, быть театру или не быть, потому что говорить о развитии в том помещении на Арбате невозможно. Понимаете, сам приход туда в это помещение, чтобы работать – это уже усилие. Там всё против…

-А надо было ведь не просто приходить, а создавать настроение.

-А надо было приходить и делать вид, что всё хорошо, чтобы публика думала, что всё прекрасно, чтобы люди, которые внутри театра работают, понимали, что всё не так страшно… И ещё надо было выпускать спектакли без репетиционных залов, с ужасающими инструментами, с разбитыми пианино…И поезд, который идёт под зданием, и оно постоянно трясётся, потому что там метро. Слышать голоса диспетчеров, на какой путь какой поезд прибывает, особенно в момент пианиссимо любого спектакля…То есть это всё было очень сложно и, наверно, это всё надо было пройти. Это нормально. Но теперь уже хочется это всё забыть и дышать здесь. Представляете, в здании на Никитской театр родился и жил 17 лет. И 17 лет артисты приходили в этот потрясающий особняк с этими высокими потолками с лепниной. Это тоже ощущение для актёра, чтобы он творил. Он входил сюда и дышал этим воздухом. Другое дело, когда артист входит в офисное здание, проходит внизу через контроль с другой организацией, потом проходит наверх, через чужие запахи каких-то супов, приправ, индийских палочек. Здесь же по пути можно купить трусы, лифчики, галстуки… Это всё было сложной жизнью, но скоро она закончится. Уже считаем денёчки.

-Слышала, что открываете новый сезон оперой «Садко». Не случайно? Это потому, что её премьера состоялась на сцене Московской частной оперы Саввы Мамонтова, которая была именно здесь в особняке Шаховских-Глебовых-Стрешневых? Или потому, что Вы в детстве очень любили слушать «Садко»?

-Во-первых, это детская мечта, во-вторых, эта опера не идёт в Москве ни в одном театре, а это один из шедевров русской оперы, и, мне кажется, этот материал может показать разные возможности не только труппы, но и новой сцены. Там есть подводное царство, масса зрелищных сцен. И сама история очень интересная, она имеет арку с сегодняшним временем, потому что это история Садко, который уходит из семьи, но мечтает о том, чтобы его государство было сильным, мечтает выйти к морю, потому что море обеспечивает  охрану и жизнь страны. И, уйдя в Подводное царство, увлекается царевной Волховой… В конечном итоге его поиски заканчиваются возвращением к жене, которая его любит и принимает таким, какой он есть. Главным в этой истории является человек, что очень важно.

-Вы упомянули про бассейн. Хотите сразу все новые технологии испробовать в этой постановке, бассейн будет как Подводное царство?

-Нет, нет! В этом спектакле живой воды не будет. Я говорил про возможности. Когда-то я рассказывал Покровскому про один спектакль, про эффекты, как идёт настоящий дождь на сцене. Борис Александрович поинтересовался, а спектакль-то сам понравился? Я отвечаю: «Спектакль сам – нет, но вот такие эффекты!». А он спрашивает: «Знаешь, почему спектакль не получился? Потому что дождь настоящий…». Вот поэтому я и говорю, что возможности есть. Когда нам понадобятся вода и бассейн не для подводного царства, а для какого-то образного решения, а не прямого, тогда мы можем это использовать. Технические возможности, конечно, потрясающие, и там есть масса вещей, которым нужно научиться пользоваться, иначе это будет даже опасно для жизни. А это тоже время, технологии ведь очень серьезные.

-Программа открытия  уже придумана?

-Откроемся гала-концертом, будем делать его несколько дней, потому что зал всего 500 мест, и, конечно, у нас намного больше людей, которые хотят прийти.  Очень не хотелось бы, чтобы получилось так, что на открытие придут все великие гости, политики, знаменитости, а театральные люди не попадут. Я считаю, что это была огромная несправедливость, когда открывался Большой театр, и не пригласили ни одного руководителя московских театров…И я не был, для нас не нашлось мест. Я уже не говорю про то, что не было места для народной артистки Ирины Масленниковой, примадонны Большого театра, которая была супругой Лемешева, а потом и Покровского. Ей было ко времени открытия Большого после реставрации уже 92 года. А её не пригласили. Эта травма оказалась такой сильной, что, я думаю, её смерть наступила в том числе и из-за этого. Хотя я её успокаивал, что это случайность…Она просто зациклилась на этом, у неё была дикая  обида – ну как это могло произойти? Поэтому не хочется, чтобы возникли такие же истории, вот мы и хотим дать несколько гала-концертов, на которые пригласим всех наших друзей. В том числе и сотрудников, которые работали за эти 25 лет в Геликоне, чтобы все пришли, встретились, порадовались вместе с нами. В становлении театра принимало участие огромное количество людей, и это их личный вклад душевный, их ежедневная жизнь в театре, даже тех, кто потом ушёл. Но это был вклад в жизнь театра, в его славу, в его творчество .

-О репертуарной политике уже можно задать вопрос или ещё рано? Эти 75 спектаклей, которые сейчас у вас есть, все останутся?

-Они практически все остаются в репертуаре, потому что они востребованы. Если бы они не были востребованы, они бы снимались с репертуара, ведь некоторые у нас были сняты. Те, которые были неудачно «выкормлены» и умерли своей смертью. Или исполнителей не было. Но те, которые остались в репертуаре, востребованы публикой. Вот только что мы отыграли «Сказки Гофмана» - этому спектаклю почти 20 лет. Он идёт в совершенно отличной форме, с великолепным составом исполнителей, в котором принимает участие уже новое поколение артистов театров, у него аншлаги. Думаю, что такие спектакли должны идти и должны продолжать свое существование. Что касается новых постановок – мы также будем ставить и классику, и редко исполняемую классику, и новые произведения, и какие-то мировые премьеры, оперы XX века, которые мы одни из первых в нашей стране начали пропагандировать и делать. И мы будем продолжать это делать.

Дмитрий Бертман

-В год у вас теперь будет не одна премьера?

-Конечно, и мы тоже на это надеемся, но это зависит и от наших финансовых возможностей. В первом сезоне у нас в планах, кроме «Садко» Римского-Корсакова, сделать «Орлеанскую деву» Чайковского, возобновить, сделать реставрацию спектакля «Евгений Онегин» в постановке Станиславского 1922 года, вернуть этот спектакль в Москву. Я это делал уже в Эстонии, и получил даже Госпремию. Он очень востребован, и, мне кажется, сегодня такой спектакль очень нужен в Москве. Я даже снимаю свой спектакль из репертуара, который долго шёл в моей постановке, и на его место встанет тот самый исторический московский спектакль. Будет «Ариадна на Наксосе» Рихарда Штрауса, будет поставлена современная опера совсем молодого композитора Алексея Сергунина по произведению Людмилы Улицкой. Планирую постановку оперы Льва Присса по Достоевскому...

-А Дмитрий Белянушкин будет ставить на новой сцене? Вы же ему обещали, как победителю первой «Нано-оперы».

-Дима будет ставить «Паяцы» Леонкавалло.

-Хотела уточнить по «Демону». Будет ли на Никитской поставлен полноценный «Демон» с Хворостовским, не semistage?

-Конечно, будет. Надеюсь, что да. Сейчас ведём переговоры над возможностью совместной постановки с одним из ведущих театров Европы!

-Вы также говорили, что надеетесь на новой сцене увидеть наших оперных звёзд, которые сейчас в основном выступают за границей – Анну Нетребко, Марию Гулегину…

-Да, я веду с ними переговоры, и очень надеюсь, что они откликнутся и будут здесь петь, и воспринимать этот театр как одно из своих любимейших мест.

-Одно из красивейших – это точно. Тут экскурсии надо будет проводить…

-Да, мы кстати, планируем уже экскурсионную программу, потому что это здание историческое, здесь очень много вещей, о которых можно рассказать зрителям. Здесь работала и опера Мамонтова, и опера Зимина, и играл Дебюсси, и играл Чайковский.

-А где сейчас тот рояль, на котором играл Дебюсси?

-Это единственная вещь из движимого имущества княгини Шаховской, которая осталась здесь. Это рояль Блютнер, и он остался у нас. Он не в очень хорошем состоянии, требует реставрации, хотя до сих пор играет, и мы на нём даже репетиции проводим. Сейчас он на Арбате. Но этот рояль прошел через многое. Когда-то, когда мы ещё вели войны за это помещение, тут раньше был ресторан «Пир» с эротическим стриптизом, работали голые официантки, и на этом рояле шел стриптиз. Когда произошел захват территории, рояль стоял именно в том месте, которое отошло ресторану. На нём даже была сломана крышка, в дальнейшем мы хотим его реставрировать, чтобы он стал мемориальным. Я воспринимаю его, как посылку от княгини Шаховской, единственную вещь, которую она оставила здесь. Это посылка оперному театру.

-Вы упоминали даже как-то, что здесь дух её присутствует…

-А дух присутствует, и я могу сказать точно, потому что восемь лет нас здесь не было, и тут работали люди, не связанные с оперой, реставраторы, и все они говорят в один голос, что из этого здания вообще не хочется уходить, время никак не ощущается…И все замечают, что здесь уникальная атмосфера, в этом здании они чувствуют, как будто здесь кто-то живет.

-У Вас любимое место здесь есть?

-Дело в том, что у меня здесь много любимых мест. Каждое место – оно не новое для меня, а как родное, и с каждым местом связаны какие-то вещи. Вот этот зал, в котором мы сейчас находимся…В этом месте мы впервые играли «Мавру» Стравинского, и здесь родился «Геликон». А сейчас это зал Покровского. Почему именно Покровского? Борис Александрович был большим нашим другом, не только учителем. Он приходил часто к нам на спектакли именно в этот зал, и после спектаклей встречался тут с артистами, устраивал разбор полетов, хвалил, делал замечания. Поэтому в этом зале дух Покровского – существует. А если говорить о советской истории этого зала, то именно в этом зале репетировал Роман Виктюк, когда организовывал свой театр. В этом зале Марком Розовским ставились спектакли, которые тогда колыхали всей Москвой. Я помню, как шла «Бедная Лиза», я помню, как шёл «Красный уголок», который всё время запрещали и закрывали.

Следующий зал – это зал   Кирилла Клементьевича Тихонова, нашего первого главного дирижера, народного артиста, это тот зал, где шли репетиции, спевки, и Тихонов там репетировал. А следующий зал будет носить имя Елены Образцовой. В 1993 году с Еленой Васильевной и Альгисом Жюрайтисом мы готовили концертное исполнение «Фаворитки» в Колонном зале Дома Союзов, с трансляцией на радио, и Альгис Марцелович репетировал с нашими солистами и Еленой Васильевной здесь. В зале будет камин, зеркало, портрет Елены Васильевны, уникальная афиша 1964 года, которую нам подарил Фонд Елены Образцовой, с выступлением Образцовой на сцене театра Ла Скала. Это были ее первые гастроли с Большим театром за границей, где она пела Гувернантку, Полину пела Ирина Архипова, Графиню – Валентина Левко, Лизу – Галина Вишневская, а Германа – Зураб Анджапаридзе. То есть все звёзды на одной афише. И эта уникальная афиша будет висеть там. Дочь Елены Васильевны, Лена Макарова передаёт нам некоторые личные вещи Примадонны.

А в зале княгини Шаховской, Белоколонном зале, том самом, где мы и работали раньше, будут идти камерные спектакли, концерты, фестивали, в том числе и какие-то наши старые спектакли, которые туда вернутся, такие, как «Летучая мышь», «Пиковая Дама», «Свадьба Фигаро».  Наш новый зал называется «Стравинский», и получается такая концепция: из чего состоит музыкальный театр? Из кого? Композитор, меценат, режиссер, дирижёр и певица. Полный комплект.

-Давайте поговорим про конкурс молодых оперных режиссёров «Нано-Опера». Как так получилось, что Дмитрий Бертман и «Нано-Опера» связаны с конкурсом вокалистов им.Словцова и Красноярским театром оперы и балета?

-Дело в том, что, когда я придумал этот проект, в него не очень верили. Но, когда конкурс прошёл в первый раз, он оказался очень успешным, и мы надеемся, что он и дальше будет продолжаться. Тем более, что профессия молодого режиссёра сейчас очень востребована, и молодые ребята нуждаются в том, чтобы о них узнали. Опера ведь очень дорогое дело….Когда приглашают молодого режиссёра в оперный театр, любой театр имеет огромный риск (оперный спектакль намного дороже драматического, его невозможно поставить вокруг стула, это требует огромных вложений в костюмы, хор, мимансы, солистов, оркестр). Человеку, который только закончил, к примеру, ГИТИС, очень сложно устроиться на работу – его боятся приглашать. И, так как у него нет этого послужного списка, он перестаёт заниматься этой профессией. Так что это было необходимо – сделать такой конкурс, который бы давал возможность увидеть этих ребят на практике. Поэтому мы сделали такой конкурс. И мы выбрали два жюри – одно профессиональное, в которое входят интенданты, режиссеры, директора европейских театров и российских театров, и медиа жюри, куда входят журналисты музыкальных изданий, которые дают свои призы. Этим самым они дают возможность ребятам уже иметь имена и стать в какой-то степени известными. То есть это очень полезное дело. Когда мы встретились с Красноярском, и я рассказал им про эту историю, они очень заинтересовались, вошли с нами в партнерство. Конкурс начинается в Красноярске, когда ребята приезжают туда и работают с артистами Красноярского театра оперы и балета. Там члены жюри проводят с ними мастер-классы, и это практическая часть конкурса. Потом они приезжают в Москву, и тут начинается сам конкурс, где они на глазах зрителей и жюри работают с нашими артистами над арией, над дуэтом, над массовыми сценами, и уже дальше получают призы.

-Вы знакомы лично с этими десятью молодыми режиссёрами, которые уже отобраны для второго тура?

-Нет, пока я с ними лично не встречался, но кого-то знаю, потому что, как правило, многие учились в ГИТИСЕ, но есть и участники из других стран. Например, из Швейцарии. В этом году у нас расширились географические границы, и, я думаю, скоро этот конкурс станет известным и международным.

-По-Вашему, на что жюри должно обращать внимание при выборе победителя?

-Ну, во-первых, мне кажется, что главное, на что жюри будет обращать внимание (сужу по прошлому конкурсу) – все молодые режиссёры почему-то не любят работать с артистом. Они строят концептуальный театр, и для них актёр является как бы средством, инструментом. То есть они не вкладываются в актёра. Не все, конечно. Те, кто работали с актёрами, как раз получали призы, ведь работа режиссёра – это прежде всего работа с актёром, с человеком. И вообще, у меня как-то был разговор с Еленой Васильевной Образцовой по поводу концептуального театра, и она сказала, что «человек, который придумывает концепцию, а потом ставит эту концепцию – это человек, которому Бог не помог. А если делать что-то, Бог сам сформирует концепцию, которую нужно», говорила она. Я стал задумываться, и понял, что она была права. Это же вопрос искренности высказывания. Насколько человек может быть искренним, до какой степени, потому что мы живём в социуме, в среде. Мы видим, что происходит вокруг, и нас манит конъюнктура, она всегда манит в искусстве, скандал какой-нибудь, очень актуальная тема. И мы начинаем в это входить, и это тоже правильно, но очень опасно, потому что можно уйти в это и уйти от настоящего таинства. И тут вопрос в искренности высказывания. Найти ребят, которые искренни, которые работают во имя искусства, которые служат искусству. Мне кажется, это очень важно.

-А чему служит искусство? Цель его какая?

-А искусство принадлежит искусству. Вопрос, кому принадлежит картина Рафаэля? Искусству. Это принадлежность искусству, не принадлежность стране. Это то, чем наша планета сделала свой вклад в галактику. Потому что всё остальное – рукотворно, а это нерукотворно.

-Это вечно. Например, люди, которые придут осенью в этот прекрасный театр, увидят и услышат прекрасную оперу. Прикоснутся к искусству и получат удовольствие.

-Я надеюсь на это. Мне бы очень хотелось, чтобы так и было, чтобы это место стало таким местом, куда бы все стремились прийти. Естественно, зал небольшой, и все сразу не придут. Я думаю, этот зал должен манить всех. Чтобы это был такой наш Байройт. Чтобы билеты в него выкупали за 10 лет, по списку, как в Геликон...

Ирина ШЫМЧАК

Фото автора

 


← события

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей