• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости



Соколов Александр Сергеевич и Наталья Владимировна Малина

РЕСТАВРАЦИЯ ВЕКА

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ ОРГАНА БОЛЬШОГО ЗАЛА МОСКОВСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ

Открытие после реставрации органа Большого зала Московской консерватории – одно из самых ожидаемых событий сезона. Уникальный инструмент, являющийся памятником мирового значения, молчал несколько лет. Органисты дождались возможности коснуться его клавиш, а любители органной музыки – услышать любимый голос.

Мы беседуем с Натальей Владимировной Малиной, легендарным органным мастером Московской консерватории, подвижническая жизнь которой оказалась неразрывно связана с судьбой знаменитого инструмента.

 – Орган «Кавайе-Коль». Первый раз Вы его увидели или услышали? Когда, как это произошло?

– Кажется, впервые увидела – скорее всего, это произошло во время Первого конкурса имени Чайковского (в 1958 г.). Особого значения это впечатление не оказало, но ощущение гармоничности, красоты внешнего облика, как и всего зала в целом, осталось.

Потом помогала в нескольких концертах моей первой учительнице по органу – Галине Васильевне Семёновой, тогда консерваторской студентке класса Леонида Исааковича Ройзмана (позднее и я стала его ученицей).  Стало понятным, что это грандиозный и очень красочный инструмент. Но – непростой. И обходиться с ним – целое искусство.

Потом немало слушала различных органистов – разные впечатления были. И хорошие, и не очень.

– А самые первые ощущения? Восторг, удивление, страх, благоговение?

– Восторг – да, в какой-то степени. Удивление – пожалуй, нет. Скорее желание понять, познать его сущность, природу его бытия. Страха никогда не было. Благоговение – конечно. Уж очень хорошо сделан!

Потом с благословения профессора Ройзмана занималась на органе довольно много. Учила новое интересное произведение и была полностью захвачена этим процессом. Здесь и началась, наверное, самая важная стадия – знакомство, перешедшее в глубокую дружбу.

Потом, когда несколько неожиданно стала мастером, эта дружба усилилась. Переросла просто в совместное бытие. Удивительный инструмент! Он пыхтел, сопел, всячески (правда, довольно деликатно) «высказывал» недовольство, если я его на какое-то время «забывала», не уделяла должного ему внимания – появлялись мелкие зацепочки в игровой трактуре, увеличивались трещинки в воздушной системе – орган требовал к себе внимания. Но когда с ним немножко повозишься, поправишь какие-то мелочи там и тут, протрёшь фасад, и пульт, и внутри – с какой благодарностью он отзывался на это! Кажется, ещё и не нашла подходящую регистровку, а он уже сам мне подкладывал звучность, которая была ещё лучше, чем то, что мне слышалось.… Мурлыкал и распахивал всю свою сущность. Выручал нередко.… Вот пришёл некий органист, который критически относился к моей деятельности мастера, сам не особо хорошо играл, но очень хотел досадить (зная, что у органа много больных точек – к сожалению, обслуживание его, да и вообще вся история, нанесли много травм инструменту). Постукивал, пытаясь выявить дефект механики или настройки – и, поди ж ты! Орган подбирался, подтягивался – и всё было в порядке! Даже как будто сам подстраивался.

Однажды мне пришлось выступать на нём после не очень удачно проведённых ремонтных работ одной из фирм – все мы тогда беспокоились – не проявится ли какого-то неожиданного дефекта прямо во время концерта. Даже мой учитель очень волновался. А мне было как-то совершенно спокойно. Я знала, чувствовала – орган не подведёт. Так и случилось. Играть было легко и удобно, радостно и празднично. Я ему очень благодарна!

– Слушать – играть – настраивать – реставрировать... Для Вас это разные сферы деятельности или звенья одной цепи?

– Конечно, звенья одной цепи.

– Это «главный» Ваш орган?

– Наверное, да.

Первые звуки обновленного органа. На фото Любовь Шишханова. 

Фото Эмиля Матвеева предоставлено пресс-службой Московской государственной консерватории.

– Читателям «Музыкального Клондайка» интересно узнать именно от Вас о ключевых, самых ярких моментах истории знаменитого органа.

– О нашем органе, наверное, стоило бы написать отдельную книгу. Очень подробно описывает историю создания органа БЗК Л.И. Ройзман в своей книге «Орган в истории русской музыкальной культуры». Мы можем коснуться истории лишь конспективно.

Петр Ильич Чайковский был в России одним из первых, кто получил профессиональное органное образование в классе профессора юной Петербургской консерватории Генриха Штиля. Во время своей поездки по европейским странам вместе с виолончелистом Брандуковым композитор посетил в 1888 году парижскую церковь Сен-Сюльпис, познакомился и подружился с замечательным органистом и композитором Шарлем-Мари Видором. Эта дружба стала основой русско-французских взаимосвязей, сыгравших большую роль в развитии нашей музыкальной культуры. Стоит напомнить, что именно Видор был основоположником жанра симфонии в органной музыке. Конечно, он тщательно наблюдал за развитием русского симфонизма и хорошо понимал его значимость. Он приехал на неделю раньше своих концертов в Лондон на фестиваль, специально, чтобы послушать, как Чайковский будет дирижировать своей «Струнной серенадой» и «Темой с вариациями» из Третьей сюиты.

Уже после смерти Чайковского в 1896 году Видор приехал в Москву, играл в Петропавловской церкви концерт на органе, потряс всех своим блестящим владением инструментом и мастерством, познакомился с дирекцией Императорского Русского Музыкального Общества и консерватории. Именно Видор сумел убедить их в том, что заказать орган для нового строящегося Большого зала консерватории нужно замечательному мастеру, создателю самого типа симфонического органа – Аристиду Кавайе-Коллю.

Московский инструмент – это последний орган мастера, в нём подытожен весь его творческий путь, путь проб, поисков, находок и решений. Аристид был не просто мастером, он был крупным учёным, сотрудничал с выдающимися деятелями науки, такими, как Фуко, Пастер, Лиссажу, которому, например, он помогал в вопросе определения скорости света. Неслучайно известно о его методике построения акустической модели с помощью света – отражения в зеркалах. У Кавайе-Колля есть книга под названием «Орган и его архитектура». Там он пишет, каким должен быть концертный зал, в котором орган будет звучать наиболее выгодным образом: это слегка продолговатое помещение с плоским потолком и стенами, плавно, закруглённо переходящими в потолок. Таков наш Большой зал.

Когда орган был готов (март 1899), мастер слышал его в монтажном зале фирмы на традиционно устраиваемом после изготовления инструмента концерте, он остался доволен, сказал, что с удовольствием показал бы орган на выставке. 13 октября мастера не стало.

Большой зал не был ещё завершён. Орган же не может лежать складированным – трубы из круглых превращаются в эллипсообразные, а фирме был нужен для следующих работ монтажный зал. Было решено, основываясь на словах мастера, показать орган на Всемирной Парижской выставке 1900 года. Дирекция ИРМО и Сафонов (тогдашний директор консерватории) дали согласие на экспозицию органа с условием, что он будет выставлен в Русской секции. Так и произошло. На Выставке был устроен концерт, играли видные французские органисты – Эжен Жигу, Александр Гильман, Луи Вьерн и Ш.М. Видор. Орган заслужил Золотую медаль Выставки и Гран При. В декабре орган разобрали и перевезли в Москву, прошёл монтаж и интонировка. Работали мастера фирмы Жан Перу, Леон Оше, Робер Гензон и Анри Дюмон.

Тут надо сказать и о другой, слегка романтической линии, о семье фон Дервизов. Покровительница Чайковского Надежда Филаретовна фон Мекк была супругой промышленника фон Мекка – компаньона Павла фон Дервиза, занимавшегося в России наземными транспортными средствами. Известно, что в студенческие годы Чайковский занимался с детьми фон Дервизов (не по рекомендации ли Надежды Филаретовны?); один из них – Сергей впоследствии закончил Московскую консерваторию как певец, входил в состав ИРМО. Средств и на строительство зала, и на орган не хватало. И хотя Сафонов славился своим умением получать средства от меценатов, но и у него в этот период были затруднения. И вот именно Сергей Павлович фон Дервиз взял на себя решение финансовых проблем. Сафонов ещё в Париже, слушая орган, распорядился награвировать на фасаде надпись «Даръ С. П. фон Дервиза», которая красуется и сейчас (при реставрации фасада была вновь вызолочена мастером Владимиром Андреевичем Сухановым).

Позолотчик В. А. Суханов обновляет надпись «Даръ С. П. фон Дервиза».

Из личного архива Н.В. Малиной.

- Известно, что Большой зал торжественно открылся 6 апреля 1901 года. А когда состоялся первый органный концерт?

 - Уже 11 апреля Видор сыграл первый сольный концерт в 3-х отделениях.

- Как подавался воздух в орган? Говорят, об этом тоже есть романтическая история, точнее, легенда?

Кроме легенд, есть исторические материалы. Важнейший из них - схема органа, сделанная братьями Сабанеевыми и изданная отдельным оттиском ИРМО в 1904 году. Это наиболее достоверный документ об органе, помимо шести статей Бориса Сабанеева в журнале «Музыка» за 1911 год.

Первые годы воздух в орган накачивался четырьмя качальщиками- калькантами. Конечно, в этом было определённое неудобство. Остались изустные легенды о белой слепой лошади, которая якобы что-то крутила в трюме под сценой и нагнетала необходимый воздух в орган. Впрочем, фон Дервизам, которые владели конными заводами, не стоило большого труда пожертвовать консерватории старую ненужную им лошадь. Тем не менее, достоверный факт, что не без влияния статей Сабанеева орган в 1913 году оснастили мотором.

От тех времён до нас дошли лишь обрывочные сведения.

Известно, что в 1905году во время революционных волнений в органе прятали оружие.

- В годы Первой мировой войны и революции орган практически не звучал?

В эти годы в зале размещался Виленский госпиталь. Зал отапливался печками–буржуйками. Выздоравливающие больные и раненые залезали в орган, вытаскивали из него маленькие трубочки, что нанесло ощутимый урон обертоновым голосам.

А в 1924-33 годах зал в дневное время использовался как кинотеатр «Колосс». Орган сопровождал немое кино. Проходили здесь и шахматные турниры.

- С какого времени мы можем говорить о том, что органу возвращается  его истинное предназначение?

 - В 1923 году руководителем органного класса консерватории становится А. Ф. Гедике. Он первым по достоинству оценил все замечательные качества органа, берёг его, играл на нём, писал музыку для него. В годы Великой Отечественной войны Александр Фёдорович давал концерты на органе в промёрзшем зале, нередко прямо с концерта бойцы направлялись не передовую.

В первые же годы после войны к стене здания, к которой прилегает орган, было пристроено здание школы (не во всю высоту стены). Так была создана новая проблема – часть стены была закрытой, утеплённой, а часть (приблизительно 1/3) оставалась открытой, холодной, что и породило турбуленцию воздуха – из зала в орган шёл тёплый воздух, неся с собой всю набравшуюся пыль, а сверху с колосников спускался холодный воздух. Это ещё больше сушило всю древесину органа.

Изначально вентиляционная система зала была спланирована инженером Войницким так, что воздух с улицы проходил через фильтры, подогревался, увлажнялся и поступал наверх в зал через отверстия под креслами. Впоследствии некий инженер решил изменить систему, разместил на колосниках бак с горячей водой и попытался направить тепло наоборот – сверху вниз (вопреки законам физики). Этот эксперимент дал самые печальные результаты – бак лопнул, и половину органа залило горячей водой. Мастера, обслуживающие орган, рассказывали, что помимо той воды, которую сухое дерево жадно впитало, они вычерпали из инструмента 60 вёдер горячей воды.

После создания в 1957 году Постоянной комиссии по органостроению Министерства культуры СССР стало возможным обратиться к вопросу ремонта органа. Так, в 1958 году были проведены работы Германном Ламанном – немецким мастером, учившимся во Франции. Два регистра при этом ремонте были заменены на микстурные, из-за чего общее звучание стало несколько жёстче – в этот период повсеместно в Европе главенствовало необарочное направление. Неоромантика придёт несколько позже. Воздушная система и механика органа, как и материал труб, были основательно ремонтированы, что позволило на долгие годы обеспечить достаточно интенсивную эксплуатацию органа как концертного инструмента.

- А как часто должен проводиться ремонт органа?

- Капитальный ремонт должен проводиться каждые 7 – 10 лет. Эти сроки выдерживались – немецкие мастера (фирма «Зауэр») провели работы в 1968 году, а следующий основательный ремонт, долгий и сложный, провела в 1975-79 годах французская фирма «Мишель, Мерклен и Кюн». Он обеспечил дальнейшее успешное использование органа в течение следующих 35 лет. И вот, наконец, нынешняя реставрация, которой все так ждали.

– Реставрация – это огромная, планомерная, длительная работа. Люди, с которыми Вы работаете, Ваша команда, как она формировалась? Как была организована работа?

– Реставрация назревала давно. К сожалению, основной дефект органа – негерметичность виндлад (воздухораспределительных камер), появившийся после залития органа горячей водой, долгие годы не удавалось исправить. А поскольку в 2010-11 годах проводилась реставрация самого зала, стало очевидным, что это как раз очень подходящий момент, чтобы провести долгожданную полную реставрацию органа. На время реставрации зала орган был укрыт коробом, но всё равно, мусор и пыль основательно проникли в него. Настраивать грязные трубы нельзя. Также и механика должна быть очищена, чтобы пыль не работала как абразивный материал. То есть неизбежна была полная переборка и очистка всего органа. К слову сказать, общая поверхность органа, которую нужно содержать в чистоте, составляет около 70000 м2. После долгих раздумий и тщательного, как сейчас говорят, мониторинга, консерваторией была выбрана фирма «Рояль», предложившая в качестве субподрядчика австрийскую фирму «Ригер». Ректором была собрана международная экспертная комиссия, были проведены многочисленные переговоры и принято предложение главы фирмы «Ригер» Венделина Эберле включить в реставрационную группу французского интонировщика Дени Лекорра, который провёл во Франции ряд замечательных реставраций органов Кавайе-Колля, знает все тонкости технологий и звуковой палитры этого мастера. Вот в таком составе и происходили все реставрационные работы. Консерваторские мастера наблюдали за работами, помогали по мере сил и возможностей. Случались и расхождения в методике и приёмах реставрации – в таких случаях приходилось совещаться, обсуждать, аргументировать и совместно находить правильное решение.

Интонировщик из Франции Дени Лекорр внутри органа БЗК.

Из личного архива Н.В. Малиной.

В связи с занятостью зала репетициями и концертами режим работы был не всегда самый удобным – последний период проходил в основном в ночные часы. Администрация консерватории очень внимательно относилась к процессу работ и делала всё возможное, чтобы облегчить его. И вот у нас праздник – завершение реставрации.

У каждого органиста есть любимый орган. А у органа есть свои любимые органисты?

– Мне приходилось слышать на этом органе многих органистов, нередко я им ассистировала. Прежде всего, конечно, надо отметить особую дружбу с ним патриарха московской органной школы – Александра Фёдоровича Гедике. Он первый, кто правильно понял сущность и природу инструмента. Ведь с самого начала московские органисты, воспитанные в основном в поздне-немецкой романтической традиции, приняли орган чуть ли не в штыки. Почитайте статьи Бориса Сабанеева! Даже были идеи о переделке его! Слишком уж ярким, непривычно дерзким и красочным, слишком экспрессивным показался им инструмент. По рассказам различных людей знаю, что Игорь Вейсс (ученик и ассистент Гедике) тоже хорошо дружил с этим инструментом. Практически вся жизнь Л.И. Ройзмана прошла в тесной связи с этим органом. Очень хорошо ладили с ним С. Л. Дижур, Х. Л. Лепнурм, Г. И. Козлова, Л. Д. Дигрис. Из зарубежных – ярко запомнились Хельмут Платтнер (Румыния), Иржи Рейнбергер (Чехословакия) Жан Гийю, Мишель Шапюи и Оливье Латри (Франция), Джеймс Дальтон (Англия), Жан Вольфс (Нидерланды), Ханс Хазельбёк (Австрия).

– Можно ли назвать судьбу органа «Кавайе-Коль» счастливой?

– Это вопрос немного риторический… Можно ли назвать судьбу человека вполне счастливой? Наверное, счастливым можно назвать того, кто имел возможность отдавать миру все свои творческие силы в полной мере. Но сколько ему самому в его, так сказать, личной судьбе пришлось перенести? Сколько ран нанёс ему тот мир, которому он отдал себя без остатка? Был ли счастлив Бах? Мы знаем многие его прямо-таки ликующие, сияющие произведения. Они говорят нам – да, был! Но в его «Искусстве фуги» заключена, помимо всех высот мастерства, такая мера страдания и такая откровенность выражения... Так и хочется спросить: сколько же должен был выстрадать человек, чтобы написать такое?

Так же и с нашим органом – столько, сколько ему пришлось перенести, выпало, наверное, на долю немногих инструментов. Вместе со своим залом, со своей страной он пережил много, очень много трудных и славных моментов. Сколько людей восторгались им, скольким людям он дал радость, утешение, веру, наслаждение чарующими звуками, скольким людям помог в трудные минуты обрести цельность внутри души в моменты сомнений, неурядиц, скольких научил добру и красоте.… Сколько студентов-органистов выучилось на нём, наконец!

Может быть, так будет правильным ответить?

 

Беседу вела Татьяна ЦВЕТКОВСКАЯ


← события

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей