• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости


02.11.2018

Эдуард Артемьев: «Всё возвращается к Александру Николаевичу, к его идее мистерии».

Эдуард Артемьев о 100-летии музея Скрябина, жизни электронной студии и арт-роке в СССР

- Эдуард Николаевич, в этом году Мемориальному музею Александра Николаевича Скрябина исполняется 100 лет. Вы много рассказывали о том, как на вас в детстве повлияла музыка Скрябина. Чем его фигура является для вас сейчас?

- Вопрос сложный. Вы знаете, все дело в том, что постепенно с годами все музыкальные пристрастия исчезают. Сейчас у меня нет такого пронзительного чувства вообще ни к какому композитору. Но, конечно, Александр Николаевич на меня глубоко повлиял, и благодаря ему я начал сочинять музыку.

Я сразу познакомился с его последним -семьдесят вторым - опусом, на меня он произвел сногсшибательное впечатление. Подобное у меня было один раз в жизни, в конце 60-х годов, когда появилась опера «Иисус Христос – суперзвезда». Это был примерно такой же удар, совершенно неожиданное явление, которого ты не ждешь. Так что, конечно, Скрябин на меня повлиял, и я о нем вспоминаю. Но сейчас я музыку уже не слушаю, почти никакую, потому что я занят собой. Вот такая история. Поздравляю музей, один из замечательных, любимых мною музеев, я здесь провел, в общем, все молодые свои годы, и он навсегда остался в моем сердце. Поздравляю со столетним юбилеем. Очень солидная дата, надо сказать. Желаю всем к этому стремиться в реальной жизни!  

- Музей Скрябина с момента основания всегда был местом притяжения. Расскажите, пожалуйста, чем был музей для музыкального мира во времена студии Мурзина?

- Музыкального мира российского? Тогда открылись «ворота», появились новые связи с иностранными композиторами и студиями - итальянской школой, сюда приезжал, например, Луиджи Даллапиккола, все, кто занимался электроникой. Затем к нам приезжал из Америки отец электронной музыки, русский человек Владимир Усачевский. В то время, когда я с ним познакомился, ему было сорок с небольшим лет, мощный, энергичный человек. Потом я вновь встретился с ним, когда ему уже было за восемьдесят – он приезжал в Россию.

И, конечно, это стало местом притяжения молодежи. Конечно, в музей приезжали делегации не только из музыкальных заведений, но и из технических, потому что Мурзин был баллистиком, военным инженером. Каждый день мы делали что-то интересное и давали интервью. Влияние студии было очень сильным.

Когда музей Скрябина приютил Мурзина, появилась статья в «Технике молодежи», по-моему, это был 1957 год (я уже учился на втором курсе консерватории), большая статья, в которой было подробно описано, как устроен аппарат АНС, с фотографиями. Совершенно невозможно было поверить, что такое возможно. Этот журнал пошел по рукам и имел огромный резонанс.

- Спустя больше 40 лет, как вам кажется, чем музей Скрябина является в настоящее время для мира?

- Музей известен, и я думаю, что он, безусловно, имеет влияние. Пиетет перед Скрябиным существует.

- Расскажите, пожалуйста, что сейчас для вас самое интересное за пределами киномузыки?

- Музыка – это некое тело, которое подарило нам человечество, и, несмотря на то, что она со временем разграничилась на разные «ручейки», движения и стили, жанры, это никогда, в общем, не было препятствием для взаимопроникновения. Тем более в наше время, в век новых технологий. Эти технологии решают проблему аккумуляции всех течений. Я вижу это ясно. И все возвращается к Александру Николаевичу, к его идее мистерии. Она уже сейчас готова, потому что технически все решено. Инженеры придумали полное управление пространством, звуком, светом. Сегодня можно сочинить любую реальность. Дело только за средствами, потому что это дорогое удовольствие.

И новое искусство, и новая музыка – все созрело для мистерии. С XIX века в целом ничего не менялось – в искусстве происходило постепенное развитие мощных идей, в единое русло сложились музыка и поэзия. Все пришло к некой кульминации, а потом начало рассыпаться, особенно в XX веке. За счет технологий появилось столько направлений и возможностей! Радио, пластинки – это же был колоссальный прорыв!

 - То есть Скрябина остановило только отсутствие технологий?

 - Я думаю, безусловно, потому что в то время ничего нельзя было технически воплотить. В искусстве должно быть чудо, что-то непонятное, что  захватывало бы душу, минуя мозг, это очень важно. Детское восприятие искусства, мира – это самое главное, что можно сохранить. Важен момент познания, если его нет - то и искусства точно нет.

 - В новой современной академической музыке в России появилось много новых имен, выросло целое поколение молодых композиторов, проходят концерты, создается много новой театральной музыки. Расскажите, пожалуйста, следите ли вы за новыми тенденциями  в современной академической музыке?

 - Нет, слежу в основном за электроникой. Мне ни на что не хватает времени. У меня его осталось мало, и я хотел бы реализовать то, что я задумал давно, и сейчас судорожно все это делаю. Среди имен я выделяю Артема Васильева. Это совершенно универсальный господин, ему около 40 лет. Он окончил Московскую консерваторию, аспирантуру, потом уехал в Лондон и там 10 лет преподавал в Королевской консерватории, как раз новые технологии. Его техническая оснащенность невероятна. Он программист и владеет инструментами, пишет классические балеты, в общем – это уникальный талант, уникального масштаба человек. Его я выделяю, потому, что я знал его, еще когда он был юношей и учился в Гнесинском училище, а я там иногда читал лекции. Ему было 16 лет, и я уже тогда обратил на него внимание. Но я никак не думал, что он вырастет в такую мощнейшую фигуру. Он приехал 4 года назад в Москву, вернулся в Россию навсегда.

 - Очень хочется спросить именно вас про 70-е, время расцвета арт-рока. Как удавалось узнавать о новой музыке? Сложно было доставать пластинки?

 - Выяснилось, что несложно. Дорого, да, потому что каждая пластинка стоила ползарплаты инженера – 50-60 рублей, а зарплата была 120. Пластинки привозили дипломатические работники, кто-то всегда ездил за границу, за копейки их там покупал и делал на этом бизнес. Там пластинка стоила, допустим, 10 долларов, а здесь – 50 рублей, доллар в то время стоил 3 рубля, так что это был серьезный бизнес! Все новинки сразу появлялись в СССР. Единственный вопрос был в зарплате. Иногда мы получали пластинки через какие-то связи чисто по-дружески, даже по почте.

В Москве было много точек, где можно было прослушать новую музыку. Я вспоминаю Константина Орлова, он был не музыкантом, а техническим работником. Он жил в маленькой однокомнатной квартирке, в которую набивалось много народу! Мы впервые слушали там новую музыку, у него была хорошая аппаратура – он купил невероятные по тем временам новые тонармы, динамики… У него был замечательный звук.

Он не успевал принимать всех, и поэтому дом не закрывал. Любой мог прийти к нему когда угодно, а когда его не было дома, то всей аппаратурой управляла его жена. Это было удивительное место. Там я познакомился с арт-роком.

Я совершенно в консерватории пропустил джаз. Меня он не привлекал и для меня он – закрытая книга. Я восхищаюсь мастерством джазовых исполнителей, но совершенно не чувствую этой музыки. Все воспринимаю головой. Кстати, часть джазовых музыкантов не приняли рок-музыку и сказали: «Волосатую музыку слушать не будем!».

В общем, однажды меня привели к Косте Орлову, и это было сногсшибательное впечатление. Помню, я сразу попал на Pink Floyd, там же был Yes, Tangerine Dream, немецкая школа, конечно, Electric Light Orchestra, хоровая группа Jethro Tull, поразительная, Genesis, конечно, Emerson, Lake & Palmer – это была удивительная история.

Это была совершенно новая музыка, и музыканты ждали, когда появится каждая новая пластинка.

В академической среде было развитие старой сложившейся школы, она бесконечно развивалась через Стравинского, Шенберга, потом пошла авангардная, но одностроевая музыка. Рок-музыка же была абсолютно новой по звуку, по манере игры, по инструментам, по манере пения - все было новым, все было другим.

Рок-музыка произвела на меня просто мощное впечатление, я на некоторое время даже перестал сочинять сам - настолько меня она потрясла, особенно когда появился «Иисус Христос – суперзвезда».  Я был поражен и побежден. И это сыграло огромную роль в моей жизни, как композитор я сложился после знакомства с этой музыкой.

Сейчас без рок-инструментария, без новых технологий я себя уже не представляю, пишу в этом духе вместе, соединяя электронику с симфоническим оркестром. Я помню образ, который возник передо мной, когда я впервые услышал электронную музыку Pink Floyd в конце 60-х – поток расплавленного золота, сияющего голубым пламенем. Для меня это - образ рок-музыки.

 - Многие джазовые музыканты говорят об огромном влиянии музыки Скрябина на джаз. Расскажите, пожалуйста, оказал ли он влияние на рок-музыку?

 - Прямых упоминаний я не встречал, но сейчас существует взаимное проникновение жанров, поэтому наверняка оказал, потому что нельзя пройти мимо такой фигуры.

Беседовал Антон ЖЕРЕБНОВ 

Фото Владислава ПОПОВА

02.11.2018



← интервью

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей