• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости


01.02.2019

ВЛАДИСЛАВ СУЛИМСКИЙ. СНЕЖНЫЙ КОМ УСПЕХА.

Солист Мариинского театра Владислав Сулимский – один из самых ярких современных российских певцов. Его восхождение производит впечатление ровного и спокойного поступательного движения, в результате которого Сулимский сейчас прочно находится на вершине оперного Олимпа, постоянно выступая в родном Мариинском и на многих мировых сценах. К списку достижений недавно добавилась российская оперная премия Casta Diva. Сегодня  Владислав Сулимский- гость «Музыкального «Клондайка».

- Как вы думаете, почему именно сейчас вас наградили премией Casta Diva?

- Видимо, просто пришло мое время… Очень плодотворные последние два года, много премьер, много спектаклей…В прошлом году мои поклонники подсчитали, у меня получилось около 90 спектаклей в год, то есть, по спектаклю через каждые два дня. Все наслоилось одно на другое, и получился хороший результат.

- Какое самое важное событие произошло в   вашей жизни за последний год?

- Их было много. Нельзя выделить какое-то одно.  Это как снежный ком. Появился успех в театре. Тебя заметили, позвали куда-то в престижное место. И так далее. Но одно из самых значимых событий для моей карьеры - то, что меня заметило агентство IMG и пригласило  к себе. И как  последствия этого: Берлинская государственная опера и контракты в Мюнхене, в Париже, которые подписаны на несколько лет вперед.

- Говорят, вы начали свое знакомство с оперным искусством  с оперы «Евгений Онегин» на пластинке.

- Да… моя бабушка часто слушала эту запись.

- А когда вы впервые оказались в оперном театре, какое впечатление произвел на вас живой оперный спектакль?

Впервые в оперном театре я оказался в Минске, когда был совсем юным. Я даже не помню, что это был за спектакль. А когда  я приехал учиться в Санкт-Петербург, я очень много ходил в  Михайловский театр. Но первым моим спектаклем был «Огненный ангел» Прокофьева в Мариинском. Непростая музыка с очень своеобразной сценографией, и я был в шоке, если честно. Реально в шоке. Я не могу по-другому оформить эту мысль. Я не был готов к такому плотному потоку музыки, текста, к тому, что происходящее на сцене иногда было фривольным. Но я был сильно впечатлен, и мне еще больше захотелось работать. И пели великие певцы, настоящие «монстры». И вообще, во время моей учебы на сцене Мариинского пела высшая каста вокального мира: Георгий Заставный, Мария Гулегина… И мне повезло. Слушая их, я учился.

- Как вы относитесь к  авангардной режиссуре? Как вам работается с новаторами, легко ли вы принимаете новый кардинальный режиссерский взгляд на партитуру?  И интересен ли он вам?

- Спорить я люблю, конечно, только аргументированно, если просят действительно что-то из ряда вон выходящее, когда какая-то чернуха или откровенная грязь на сцене. А так, в принципе, я прислушиваюсь  к режиссерам, и если они мне досконально объясняют, почему черное они делают белым, если они убеждают меня, то я полностью их. Тогда я делаю все, что они просят, и никогда еще не было никаких конфликтов. Я всегда был с режиссерами в мире. Например, с Дмитрием Черняковым мы сразу очень крепко и близко сдружились. Хотя, казалось бы, он – режиссер,  а я тогда - молодой певец, делающий первые шаги на сцене. Но он доверил мне главную роль в «Онегине», культовую партию в Большом театре. Да, у меня что-то поначалу не получалось, но в результате сценически ко мне не было никаких претензий. Мы с Дмитрием очень хорошо поработали.

- Вам интересно было открывать что-то новое в  давно известных персонажах?

- Конечно! Каждый режиссер своими взбрыками, идеями всегда открывает какую-то новую дверь в зазеркалье. Ты открываешь то, чего никогда раньше  не знал.

- Если вам предложат выбрать между традиционной постановкой и экспериментальной с режиссерской точки зрения, чтобы вы выбрали?

- Я люблю традиционные постановки, конечно же, больше, чем современные. Но если все оправданно, без какого-то извращения, то я, может быть, предпочёл бы работу с более интересным режиссером, с тем, кто привносит что-то новое. И я бы выделил оперы, которые, на мой взгляд, должны идти в традиционной трактовке, такие, как «Мазепа», «Хованщина». Ведь в этих произведениях особый  русский колорит,  они передают русский дух. А при осовременивании музыкальный материал многое теряет. Когда бояре, стрельцы стоят на сцене в камуфляже с омоновскими надписями, я не совсем это понимаю.

- С кем бы из знаменитых дирижеров и режиссеров вам хотелось бы поработать?

- Я вот сейчас делал мастер-аудишн. Это просто работа над партией Мазепы с Кириллом Петренко в Мюнхене. Дмитрий Черняков пригласил меня на эту роль в его постановке в Баден-Бадене. И Кирилл (будущий дирижер этого спектакля) захотел со мной поработать. Я приехал, был приятно удивлен знакомству, не ожидал, что вообще есть такие лучезарные люди на земле. Он просто потрясающий человек. Мы общались буквально 25 минут. Он послушал все, что от меня хотел услышать, и едва я вышел из класса, мне уже позвонил Черняков и поздравил с тем, что Петренко меня одобрил. Вот с Кириллом  Петренко я  давно уже мечтал поработать, потому что слышал о нем очень много хорошего. Вновь встретиться с Дмитрием Черняковым на сцене – это тоже большой вызов. И еще мы с ним будем работать также в Париже в возобновлении «Снегурочки». Это тоже будет очень интересным опытом. А из режиссеров я бы еще с удовольствием поработал с наиболее скандальным из всех, с  Калисто Бьейто (испанский театральный режиссер, известный своими радикальными интерпретациями классических оперных сюжетов. Одна из последних работ – «Симон Бокканегра» Верди в Опере Бастиль в ноябре, декабре 2018).

- А как вам в целом работается в Европе?

- Первый раз, когда я попал в Европу, я был с Ларисой Абисаловной Гергиевой. Со мной рядом были опытные люди. Когда ты попадаешь в Европу один, конечно, это может быть страшновато. А вот когда я  приехал  в Италию учиться, тогда я испытал этот страх на себе. Я  был один абсолютно. Толком не знал языков, ни английского, ни итальянского, все это потом пришлось  выучить очень быстро.

- Вы верите в существование национальных вокальных школ, или просто существует правильное пение и все?

Школа - одна на всех. Опера была придумана итальянцами как жанр. Правильный оперный вокал пришел к нам из Италии. То есть все знаменитые учителя - итальянцы. Уже потом, когда они кого-то обучили, генеалогическое древо оперы начало разрастаться. Один ученик уехал в  Германию, второй в Англию, третий в Америку. Там они начали передавать это мастерство. Но исток - это самое главное. А исток оперного пения - это  итальянская школа. Многие начинающие певцы не уделяют должного внимания проблеме итальянского произношения. Важно уметь предслышать ухом, как говорят. Потому что поют итальянцы так же, как говорят. А когда говорят про русскую школу, скорее всего, говорят о русских голосах, о природе. Это немножко другое. Какое то время в Советском Союзе было модно глубить, прикрывать звук, особенно мужской. Но это стилистика того времени. Сейчас мы ближе все-таки к староитальянской манере пения, к «оперному естеству» без каких-то  утрирований. Вопрос в другом. География места, производящего на свет вокальные таланты, почему то всегда сдвигается. Был период, когда это была Италия, потом Южная Америка, потом пришли русские, славянские певцы. Был период, когда одни корейцы сметали все просто лавиной. Сейчас все опять вернулось в  Италию. Я не говорю про США, потому что это  смешение всех народов, и говорить чисто об американской вокальной школе сложно. Но ближе всего к  правильному пониманию оперы – итальянская школа.

- Значит, без учебы у  итальянцев оперный певец не певец?

- Это так. Либо надо учиться у педагога, который учился у итальянцев, и может тебе это передать. Например, у меня педагог Алексеев Николай Николаевич, он по итальянской школе «правнук», его педагог Батурин – по вокальной школе «внук» Венчеслао Персикини, и все это передавалось через ученика к ученику. Мой теперешний коуч Паоло ди Наполи – внук Карло Тальябуэ   (величайший баритон конца XIX века), и я редко встречал педагога, который действительно может передать те нюансы, которых мы, русские, не знаем.

Владислав Сулимский

- Как быстро вам определили голос?

- В этом плане мне повезло. Мой первый педагог сразу услышал, что я баритон и никаких других отступлений быть не может.

- Свое профессиональное музыкальное образование вы начали с игры на скрипке. Почему именно этот инструмент?

- Бабушка хотела, чтобы я был музыкантом, а так как я был субтильный молодой человек, то, кроме скрипки, было тяжело что-нибудь поднимать (улыбается).

- Почему оставили скрипку?

- Стечение обстоятельств. Неспокойные времена в России, возраст, пубертатный период, когда ничто не интересно, кроме игрищ, развлечений и дискотек. И я не очень любил играть на скрипке. Мне было интереснее  играть в футбол.

- Что посоветуете начинающему певцу - кому доверять, своей интуиции  или педагогу?  Что делать, если требования педагога конфликтуют с твоей голосовой природой?

- Это очень щекотливый вопрос. Сам ты не всегда можешь это понять. Если тупо верить педагогу, тоже можешь уйти не туда, потому что педагоги бывают разными. Нужен хороший друг с хорошим ухом, который скажет тебе, что ты не туда идешь. Делай записи, слушай, сопоставляй. Чужое мнение очень важно в период обучения. Не тогда, когда ты уже поешь на сцене, когда кто-то может специально тебе что-нибудь не то сказать, а именно вначале, когда много ушей вокруг. Они могут тебе подсказать, что где-то ты кричишь, где-то ты поешь фальшиво. Такие мелочи сможет заметить любой педагог. Но они могут увести в дебри, в как бы программирование тебя за счет себя самого... То, что недополучил сам педагог, он выносит на ученика. Нельзя  свое впихивать в человека. Вот как ты поешь, другой человек может просто не понять. Другая структура лица, другие мышцы. Все другое. Это очень важно.

Владислав Сулимский

- Чем больше ушей, тем лучше?

- Да, абсолютно верно. Ну и равняться на какие-то ориентиры, которые есть. Всегда же можно сравнить. Послушай  запись своего экзамена, и  послушай Хосе Каррераса. Слышишь, какой у него уровень тесситуры,  какая позиция, какое голосоведение, стремись к этому и сопоставь, что так, что не так.

- А как вы относитесь к музыкальной критике?

- Я поначалу очень болезненно относился к критике. А потом я понял, что не стоит бороться  с ветряными мельницами. На каждый роток не накинешь платок. Но иногда лучше не обижаться, а прислушаться и понять свои огрехи, исправлять их. Благодаря моему адекватному восприятию критики я очень многое в себе исправил, и это как раз совпало с  тем, что у меня начался карьерный рост и в театре и за границей. Я благодарен людям, которые меня критиковали.

- Чем отличается работа в России от работы в Европе?

- Мне все-таки ближе наши авралы, наш безумный «порядок». В Европе, когда приезжаешь на одну постановку чувствуешь себя хомячком в банке. Одно и то же. Когда  я допеваю там какую-нибудь постановку, мне хочется уже петь что-нибудь другое. У меня вырывается изнутри – хочу другую музыку, хочу другую музыку! И благо, если получается так, что между спектаклями или во время репетиций  меня отпускают на спектакли в  Мариинский театр. Это как отдушина просто. А когда все время сидишь на одном месте, уже просто и скучно, и грустно, как говорится.

- То есть вы любите смену репертуара?

- Мариинский театр приучил меня к  частой смене  настроений и репертуара.

- Самый любимый композитор для вас - Верди? Легче всего голос ложится именно на его музыку?

- Да. Это так. Но это пришло не сразу, с опытом.

Владислав Сулимский

- А есть ли что-нибудь, что вам хотелось бы спеть, но этот материал совершенно вам не по голосу. Например, Анна Нетребко в одном интервью сказала, что очень любит музыку Шостаковича, но ей ее никогда не петь…

- Даже не знаю. Мне иногда хотелось спеть что-нибудь теноровое из Пуччини…

- Каварадосси?

- Нет. Мне хотелось бы спеть партию Луиджи в Плаще. Хотя мне и Микеле хотелось бы спеть. Это то немногое, что мне хотелось бы исполнить.  «Плащ» и «Андре Шенье», может быть. А вообще мне хотелось бы «добить» всего Верди. Вот сейчас, если получится благополучно выучить «Разбойников», у  меня уже будет 15 вердиевских ролей. И останется уже не так много.

- Учитывая то, что выслужите сложнейшему искусству оперы уже более 20 лет, хотелось бы спросить - не было ли у  вас творческого кризиса, связанного  с усталостью от этой профессии?

- Нет, пока не было…

- Со временем многие известные  оперные певцы начинают расширять репертуар за счет «смежных» жанров. Дмитрий Хворостовский пел песни военных лет, Хибла Герзмава поет джаз. Не было у вас мыслей попробовать что-то еще, кроме оперы?

- Я приверженец оперы. Я не люблю лезть в дело, где я  несведущ. Дмитрий очень много времени посвящал концертной деятельности. Я больше привык работать на сцене в действии. Все-таки, концертная деятельность это немножко другое. Одно дело петь концертный даже вариант оперы, а другое, когда ты поешь 20 разных песен, разных романсов. Это немножко другой склад ума. Это нужно развивать в себе. Может быть, я  когда-нибудь к  этому приду. В данный момент я  просто к этому не готов. Я не могу лезть сейчас в джазовые интерпретации. На это нужно время, у меня его нет. У меня семья, работа, и я не вижу причин распространяться на что-то другое. Мне хватает того, что у меня есть.

- Вы ходите в  оперу как зритель?

- Очень редко.

- Потрясает вас в ней что-нибудь до сих пор?

- Я как оперный певец уже ко всему подготовлен. Я знаю, в чем силен каждый певец. Кто-то - стабильный вокалист, у кого-то хорошая тесситура, у кого-то хороша середина. Я ко всему готов, когда иду на спектакль. Бывают такие моменты, когда человек,  в силу своего таланта, гениальности  может удивить даже подготовленного слушателя. И это меня восхищает больше всего. А иногда ты заведомо идешь на крутого певца, ждешь «вау!», и… иногда бывает, что не «вау», ну нормально, стабильненько все. А бывает наоборот. Идешь на студентов, а там так зажгут, что туши свет. Вот это интересно  в нашей оперной жизни. 

- Вас «накрывало» когда-нибудь от оперы?

- Так, чтобы прямо накрыло – это «Сестра Анжелика» Пуччини у нас в Мариинском театре. Я пел в «Триптихе» Джанни Скикки всегда и не получалось послушать из зала. А один раз я был на страховке и решил пойти посмотреть на действо всех трех опер. Пели наши солисты, но я не ожидал, что это будет настолько сильно и проникновенно, именно в зале. Сестру Анжелику пела Жанна Домбровская, и это, я считаю, одна из лучших ее ролей. Она смогла передать все настолько проникновенно. Я видел, что даже мужчины плакали рядом со мной в зале, я не говорю уже про слабый пол. Все три спектакля этой триады Пуччини были  потрясающие. По-моему, еще пели Шиманович Катя и Спехов Андрей. Но все моменты «вау!» даже не вспомнить. Всегда чему-то удивляешься. Но это главное - никогда  не переставать удивляться.

Беседовала Дарина ИУДИНА

Фото предоставлено пресс-службой Мариинского театра.

01.02.2019



← интервью

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей