• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости


10.08.2019

Музыкальные миры Ивана Ожогина

Фото Т.Миловидовой.

В Санкт-Петербургском театре музыкальной комедии завершился показ «Бала вампиров» - знаменитого мюзикла, созданного Романом Полански по его же фильму-пародии «Бесстрашные убийцы вампиров» (музыка Джима Стейнмана, режиссер Корнелиус Балтус, художник Кентаур). Этот спектакль  оказался самой успешной постановкой за всю историю  театра музыкальной комедии - три «Золотые маски», «Золотой софит», премия «Музыкальное сердце театра». Атмосферные декорации менялись 75 раз, было сшито более 230 костюмов, художник-постановщик Кентаур какое-то время жил в Трансильвании, где изучал местные традиции. Но самая зрелищная постановка обретет душу лишь благодаря артистам, вдохнувшим жизнь в эти роскошные декорации. Во многом успех был обусловлен выбором артиста на главную роль – графа Кролока. Его сыграл и спел Иван Ожогин, впрочем, прекрасно известный театралам и по прежним своим ролям: в «Чикаго», «Норд-Осте», «Кошках», «Призраке оперы». Создатели спектакля поставили на харизматичного артиста и не прогадали: именно Иван и получил одну из трех «Золотых масок». С Иваном Ожогиным беседует Елена Шарова.

- «Бал вампиров» снова завершился. Какие чувства у вас по этому поводу: опустошение после первоклассно сделанной работы, ностальгическая грусть?

- «Бал» - произведение искусства, не побоюсь этого слова, хотя он и относится к коммерческому театру, приносящему доход. Но при этом настолько здорово сделан, качественно скроен, что прибавив к нему прекрасный ансамбль исполнителей, мы действительно получаем произведение искусства.

Восемь лет и четыре прощания. Первое, конечно, было драматичным, трагичным, со смешанными чувствами: завершилась тяжелая работа, хотя чисто физического труда там немного. Но вокальные партии очень сложные. Когда при подготовке я просто пел свою партию у рояля без лишних телодвижений, это выматывало до предела. Спектакль закрылся ныне в четвертый раз. Мы привыкли. Остались благодарность, некое сожаление о том, что все заканчивается, облегчение от того, какой тяжелый труд, даже любимый, завершился. Хотя комфортнее было бы не восемь раз в неделю выходить на сцену, а, скажем, шесть и отрабатывать на полную мощность. В полноги что-то делать я не люблю.

- Вы надеялись получить «Золотую Маску» за Кролока – роль-то не из положительных?

- Не ожидал. Я к тому времени уже пел Кролока в Берлине. Это было для меня выше всех «Золотых масок». Поэтому к премии я отнесся спокойно. Ну, здорово, да, зато я – в Берлине! Тем более, несколько последних лет премия за музыкальные постановки, на мой взгляд, вручается по каким-то непонятным критериям.

Кролок. «Бал вампиров». Фото А.Утюпина.

- Насколько справедлив стереотип, как работают немцы – сдержанно, основательно, невозмутимо?

- Да, там все четко по часам. Гример, например, один на несколько человек. Если он опоздал, это опоздание пойдет по цепочке, и спектакль начнется не вовремя. Там все получается сразу, без дополнительных усилий. Каждый занят своим делом, каждый делает его профессионально. Если что-то и происходит – это по вине техники, не человека. Я, наверное, скажу это первый раз – наш мюзикл «ручной сборки». Из всей техники у нас круг и штанкеты. А в Германии или Вене все механизировано.

- Вы учились у замечательных педагогов Александра Тителя и Игоря Ясуловича. Были у них какие-то свои «фишки», которые вам запомнились?

- На словах сложно воспроизвести технические приемы, которые они нам прививали, это закладывается внутрь, записывается куда-то в подкорку. А потом выходит при работе над ролью. Они учили этическим моментам – отношениям с коллегой, техниками, этике поведения на сцене – что можно, а что – нет. Но вот фразу: «Не бойтесь совершенства – оно недостижимо» помню всегда. Это, знаете, помогает и всегда мотивирует.

- Вы как-то говорили, что ваша любимая роль – роль Ромашова из «Двух капитанов». Почему?

- Она любопытна с актерской точки зрения – отрицательные роли интереснее играть, они более живые. В человеке всего поровну, а бороться приходиться, в основном, со своими отрицательными чертами. Мы знаем, что поступаем дурно, но все равно стараемся себя оправдать. Ромашов любит, но при этом можно ведь отпустить, пусть любимая будет счастлива, хотя и с другим. Но он идет до конца, переступая моральные человеческие нормы.

- Олег Басилашвили в свое время говорил: «Работая над ролью Воланда, я понял, что надо играть странного человека, который очень долго живет на свете, много знает, и много умеет. И все получилось». В чем сущность вашего Воланда?

- Нам сложно понять и представить, что чувствует и о чем думает эта сущность. И я, наверное, соглашусь с Олегом Валериановичем. Воланд действительно может многое, и ему кажется, что еще чуть-чуть – и он сможет все. Эта грань, которую он должен перейти, так близко, на расстоянии вытянутой руки, очень роднит его с Кролоком. Он ведь тоже пытается дойти до нее. Не может… Цель ускользает – на этом и строятся эти роли, а в итоге – безнадежность. Хотя существуем-то мы здесь и сейчас и все надеемся – а вдруг… И это дает остроту переживаний, эмоций, событий, впечатлений.

Онегин. «Демон Онегина». Татьяна – Алина Атласова. Фото Т.Миловидовой.

- Еще один замечательно сыгранный персонаж – Онегин в мюзикле «Демон Онегина». Вы говорили, что самой тяжелой для вас стала сцена дуэли. Но есть момент и убийства любви – отказ от Татьяны, ее отказ…

- Самое страшное происходит после дуэли, когда Онегин пытается осмыслить, что произошло, когда звучит тяжелейший внутренний монолог: «Смертная мука… Ветер смеется… Я не хотел…» - и так до полного опустошения, духовного уничтожения человека. Ему незачем дальше жить. Мальчишество привело к трагедии, и все это накрывает не сразу, а постепенно. Кажется, что всего еще можно избежать, Онегин ведь убирает пистолет. Но убит человек и как с этим жить? По сути, он убивает себя прежнего.

- Вы рассказывали нередко, как вы выходите из роли, а вот как входите? О вас я слышала от многих зрителей, что они просто не чувствуют на сцене артиста Ожогина – только Кролока или Онегина. И когда вы идете по проходу, они чувствуют ледяной холод, не оборачиваясь: идет Воланд. Как у вас получается это абсолютное слияние с образом? Вы вообще зрителей-то видите?

- Вижу и чувствую. А создание образа – не только моя заслуга, а всех, кто работает на него. И руки-ноги, знаете, это важно. Для меня самое страшное – выйти на сцену, не зная, что я сейчас буду делать. Импровизация – стресс из стрессов.

- Вы же артист, должны это уметь.

- Должен, но не обязан. Если что-то идет не так, для меня сложно перестроиться. Конечно, нет одинаковых спектаклей, но форма всегда сохраняется. Стоит встать на шаг вправо или влево, и это уже не работает на зрителя. Ну, это технические вещи.

- Так когда же в вас пропадает Ожогин и появляется ваш герой?

- По-разному. На «Бале вампиров» это, наверное, происходит, когда я в костюме, гриме, при зубах. Другая осанка, пластика, меняется голос. И из гримерки ты выходишь другой сущностью. В «Мастере и Маргарите» это происходит уже на сцене. За кулисами я – это я, а когда иду вокруг своей свиты, напитываясь негативной энергетикой, становлюсь не то, что Воландом, но попадаю как артист в предлагаемые обстоятельства. Настолько здорово сделана картинка, погружающая в безвременье, в мир Воланда, что и усилий для преображения не надо. Фантасмагория! В Воланде, кстати, много от меня – это не лицензионная постановка, когда приезжает режиссер, ставит мюзикл. В этом спектакле много мизансцен, которые мы сами придумали. Чем острее были взаимоотношения между партнерами, тем для зрителя и для тебя самого интереснее было играть.

- Бытует мнение, что мюзикл – жанр легкий и вообще нам чуждый в отличие от оперетты. А уж петь «Отверженные», к примеру, вообще нонсенс: только играть.

- Оперетта всегда считалась увеселительным облегченным жанром. Практически в отсутствии драматургии, с хорошей крепкой музыкой, своего рода попсой для того времени. Как говорил мой любимый педагог по истории музыкального театра профессор Карина Вартанова, в оперетте нет героя – с переживаниями, трагедией, драмой. Зритель не должен напрягаться – это мелодрама. Но легкого жанра не бывает вообще с точки зрения исполнительского мастерства. Отношение, например, к мюзиклу «Отверженные» - это параллель с отношением к сегодняшней музыке. Если люди слушают современную попсу, конечно, для них музыка в любом случае должна быть подобием попсы. Но по уровню воздействия на зрителя есть драма – когда мы говорим: от шепота до крика. Когда кончаются слова, начинается музыка. Когда мы уже не можем петь, перекрывают эмоции, есть танец - древнейшее средство выразительности. Получается он самый – мюзикл. Нет никакого противоречия: все это средства художественной выразительности. Получается, что по количеству художественных средств воздействия на зрителя мюзикл – самый мощный жанр. Да, он производит впечатление легкости, но лишь потому, что он воспринимается легче, чем трехчасовая драма или опера, в которой нередко не поймешь ни одного слова, если ты не искусствовед.

- Вы часто гастролируете с программами, которые состоят из романсов. Никогда не любила этот жанр, напоминающий женский любовный роман с надуманными примитивными страстями. Чем же он вам приглянулся?

- Для меня каждый романс – это мини–моноспектакль. Его можно одному сыграть и рассказать целую историю, используя все те же театральные приемы, максимально обостряя ситуацию. Это маленькие музыкальные актерские зарисовочки. Их пишут и сейчас. Немного, но весьма достойно, потому что это все-таки жанр, более популярный в XIX – начале XX века.

- Вы говорили, что готовится проект по опере Николая Римского-Корсакова «Моцарт и Сальери» с баритоном Дмитрием Янковским. Если вернуться к отрицательным персонажам, то, безусловно, одной из самых сильных фигур является несправедливо обиженный гением Пушкина Сальери. В чем сила вашего Моцарта, что вы можете противопоставить мощи такого персонажа, как Сальери?

- Сальери был талантливым музыкантом, одним из музыкальных столпов своего времени, большим тружеником, крепким профессионалом.

А Моцарт… Мне очень нравится фраза: «Когда родился Моцарт, проходил рядом Бог, на секунду задержался и поцеловал его в лоб». Моцарту мелодии давались очень легко, он их не писал, через него с людьми разговаривал Бог.

Беседовала Елена ШАРОВА

Фото из личного архива И.Ожогина

10.08.2019



← интервью

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей