• ВКонтакте
  • Одноклассники
  • YouTube
  • Telegram


Новости


Подписаться на новости


04.02.2021

Павел Гилилов: «Конкурс — это дверь в концертную жизнь»

В апреле 2021 года в столице Мальты Валлетте пройдет международный фортепианный конкурс 'Classic Piano 2021' — гранд-финал грандиозного проекта «14 путей на Мальту». Пути на сей раз ведут из Гамбурга, Вены, Вашингтона, Шанхая, Тель-Авива, Еревана, Токио, Москвы, Лондона, Цюриха, Антверпена, Сеула, Рима и Берлина: 70 лучших пианистов из 14 стран предстанут перед строгим жюри, одним из членов которого станет Павел Гилилов — выдающийся педагог и пианист, профессор «Моцартеума», основатель, художественный руководитель и президент судейской коллегии трех международных конкурсов: Бетховена в Бонне, Моцарта в Зальцбурге и еще одного Моцарта в китайском городе Чжухай.Беседовать с Павлом Гилиловым — сплошное удовольствие. Интеллектуальное и чисто человеческое. Чувство юмора у него тоже отменное, и прочие чувства — тоже.

— Завидую я вашим студентам, Павел Львович.

— Я тоже им завидую. И давно. Я ведь долгое время уже преподаю, и все время учусь на ошибках. Ну и на успехах, конечно.

— А еще вы руководите конкурсами Бетховена в Бонне — на родине Бетховена, и Моцарта в Зальцбурге — на родине Моцарта. Как вы считаете, Моцарт и Бетховен — антиподы?

— Нет, не антиподы, у них просто разные средства выразительности. У Бетховена чувство гражданское было поставлено намного выше прочих, он себя чувствовал не отдельной личностью, а представителем человечества. Моцарта политические дела не интересовали в такой степени, как Бетховена. Но Бетховен очень любил Моцарта, он хотел у него учиться, хотя не смог, к сожалению, потому что когда он вернулся в Вену после кончины матери, Моцарт уже умер. С другой стороны, в чем-то это даже было правильно — потому что Гайдн как учитель Бетховену намного больше подходил. Был он человеком лояльным, относился ко всему нейтрально-доброжелательно, а у Моцарта были свои ясные представления о музыке, и у Бетховена к тому времени тоже сформировались свои. Так что Гайдн случился как раз вовремя.

— Есть байка про то, как Бетховен еще прежде, семнадцатилетним, приехал в Вену учиться у Моцарта, а тот его не взял. Сказал, что Бетховен колотит по клавиатуре, что это не его, Моцарта, стилистика. То есть пианизм Бетховена показался ему грубоватым.

— Я вполне могу себе это представить. У них была разная эстетика — все-таки музыка Моцарта находилась под большим влиянием итальянской музыкальной культуры, итальянской оперы в частности. А у Бетховена бэкграунд был скорее французский. Он рос под сильным влиянием французских идей, французских гуманистов, Французской революции, оттого дух его был совершенно иным. Сфера моцартовских образов — это чисто человеческие характеры и внутричеловеческие отношения. Его интересовали не народы, как Бетховена, а отдельные личности. И его собственная натура, конечно, его собственная жизнь. Они были слишком разными по характеру, у Бетховена и любовь сводилась к нравственному долгу и подвигам.

— Поэтому у Моцарта — «Так поступают все женщины» (сплошь кокетки и ветреницы), а у Бетховена — «Леонора, или Супружеская любовь».

— Ну естественно! (смеется.) А Бетховену, кстати, не очень нравилась игра Моцарта, он об этом писал в своих воспоминаниях. Он считал, что Моцарт играет недостаточно певуче, cantabile, и что легато у него недостаточно хорошее. Так что во всех отношениях это было правильно — то, что они с Гайдном сошлись, и Гайдн как человек чуткий, без апломба, Бетховена учил. К тому времени Гайдн был уже знаменит — но что-то такое отеческое, учительское в нем сохранилось. Он был более уравновешенным человеком, чем Моцарт, более упорядоченным, без эмоциональных срывов.

— А вам кто из этой святой троицы ближе?

— Они просто очень разные, я их всех люблю. У Гайдна люблю чувство юмора, ясность формы, какую-то простоту даже. Он жил по строгому расписанию, день у него был очень размеренный: с 9 до 12 писал музыку, потом давал уроки скрипки, потом репетировал с оркестром, а вечером руководил ансамблем во время приемов у Эстерхази. А у Моцарта мне очень импонирует его таинственность. Он ведь был членом разных тайных обществ, и мистикой занимался тоже, так что его внутренний мир был намного сложнее, чем у Гайдна. Но мне кажется, что от Моцарта-учителя можно было получить совершенно невероятные импульсы. И от музыки его исходит нечто магическое: вот, казалось бы, всего несколько звуков, одна фраза — но за этой фразой можно увидеть и услышать очень многое. Даже не утвердительное, а скорее вопросительное. Вопросительная фраза Моцарта очень многое может сказать...

— Вы ведь в Зальцбурге теперь живете, профессорствуете в «Моцартеуме» — не случайно, правда?

— С тех пор, как я переселился в Зальцбург, я очень активно занимаюсь музыкой Моцарта; мне кажется, что сейчас я намного ближе к нему психологически. И интерпретация Моцарта у меня теперь более аутентичная, поскольку я исследую принципы игры на исторических инструментах, на которых Моцарт играл и звучание которых он слышал.

— И играете на исторических инструментах?

— Да, я даже делал записи игры на этих инструментах, когда еще жил в Кёльне и преподавал в Высшей школе музыки и танца — из них в конце концов получился CD. А вот недавно, например, я проводил мастер-классы на вилле Медичи — она находится недалеко от Милана, в маленьком местечке Бриоско. Принадлежит эта вилла аристократической семье Джулини, и благодаря контессе Фернанде Джулини, моей близкой приятельнице, я там периодически устраиваю курсы. На вилле около ста исторических инструментов в прекрасном состоянии. И это великолепная возможность для молодежи не только посмотреть на них, но и поиграть. И интересно, и поучительно.

— Отрадно слышать, что в нашу эпоху безвременья можно посещать мастер-классы, и музыка где-то еще звучит... А в «Моцартеуме», кстати, занятия проводятся в онлайн-режиме?

— Уже нет, но с ограничениями — в классе могут находиться одновременно только два человека. Скажу вам честно: я не люблю преподавание по интернету. Рояль — слишком объемный для этого инструмент. Я могу представить себе онлайн-уроки на флейте и даже на скрипке, но у фортепиано такое количество возможностей звуковых... И объем звука тоже, конечно, искажается. И потом: иногда мне нужно просто человека потрогать, поиграть пальцами на его спине — студенты понимают такое объяснение подчас куда лучше слов.

— Конкурсы ваши — и бетховенский, и моцартовский — носят композиторские фамилии: это не королева Елизавета, скажем, и не Артур Рубинштейн, где трактовать чью-либо музыку можно сколь угодно широко. Как происходит в подобном случае — предпочтение отдается музыкантам, которые играют Моцарта и Бетховена более традиционно, более аутентично – или привносят новизну?

— Конечно, я за новизну. Только она должна быть творческой, она должна быть основана на серьезных идеях, она должна обязательно быть связана с импульсами, которые заложены в тексте. Чтобы не возникало дескрипции. И, как правило, те люди, которые хорошо играют Бетховена, они хорошо играют и Шумана, и Листа, и Брамса — на моем конкурсе в Бонне сочинения этих авторов входят в программу второго тура. У меня с конкурсом Бетховена вообще была непростая история, потому что по поручению Deutsche Telekom я должен был создать концепцию, которая отличается от конкурса Бетховена в Вене — там исполняют только Бетховена. И вот на меня снизошло озарение: так как Бетховен является центральной фигурой в развитии музыки в целом, и у него связи со всеми сферами, со всеми стилями — как с барокко, так и с романтизмом (он повлиял на романтиков очень сильно), и с классическим модерном, то я решил на первом туре связать Бетховена с барокко, на втором — с немецким романтизмом, на третьем — с классическим модерном (Шенберг, Прокофьев, Шостакович, Барток). В итоге наши конкурсанты всякий раз оказываются в контексте определенной эпохи, так что весьма интересно получается. У меня ведь и моцартовский конкурс не монотематический: программа его второго тура включает, помимо Моцарта, произведение Шопена, Мендельсона или Дебюсси — поскольку мне кажется, что эти композиторы к моцартовскому искусству наиболее близки. А начинают участники с менуэтов, чтобы всем сразу стало ясно, есть ли у них чувство элегантности, танцевальности. Или вот еще пробный камень — ранние сонаты Моцарта. Они очень трудны, потому что в них мало нот. А чем меньше нот, тем больше пространства между нотами. И заполнить правильно это пространство очень сложно.

Но вернемся к вашему вопросу. Для меня очень важна личность — если музыкант не интересен сам по себе, то у него нет шансов стать сегодня успешным концертирующим пианистом. Уровень игры на фортепиано столь высок, что никого уже не удивит, если кто-то сыграет чисто, быстро, без ошибок. А вот какие-то свои — даже не идеи, — но способность возродить произведение, дать ему новую жизнь, чтобы все почувствовали, что это создается здесь и сейчас, что музыка вновь рождается, — это, мне кажется, очень важное качество.

— Конкурс «14 путей на Мальту», в преддверии гранд-финала которого — 'Classic Piano 2021' — мы с вами беседуем, отличается от всех прочих тем, что отборочные туры его проводятся в разных странах в течение двух лет, а потом лучшие из лучших собираются в столице Мальты Валлетте. Это ведь уникальная структура, не имеющая аналогов, не так ли?

— Да, абсолютно уникальная идея и ее воплощение — 14 конкурсов, которые географически расположены достаточно далеко друг от друга. «14 путей на Мальту» — это совершенно свежий взгляд, это концепция, единственная в своем роде. Сразу скажу, что отборочные туры проходят на очень высоком уровне. Причем каждый из конкурсов, в каждой стране, имеет свое значение, свой вес — ведь у молодых музыкантов появляется возможность предстать перед всем миром, и это здорово! И премия, которая является еще и стипендией, невероятно высока. Да и на локальных конкурсах премии достаточно высокие. К тому же Европейский фонд поддержки культуры и его президент Константин Ишханов дают возможность молодым музыкантам не только выступить, но и пообщаться с жюри: для всех, кто не проходит дальше, мы устраиваем собеседование, на котором обсуждаем, что было хорошо, а что было еще лучше. Я, например, был сейчас на конкурсе в Риме, одном из «14 путей на Мальту» — так вот, после каждого тура участники, которые не прошли, получали фидбек от членов жюри, что с дидактической точки зрения очень важно и очень полезно. Ну и потом, практика игры всем нужна. Просто сидеть заниматься — этого недостаточно, нужно показываться публике, коллегам, тем, кто может дать совет. Потому что за каждым концертом кроется огромное количество работы, много часов, проведенных за инструментом, много мыслей, бессонных ночей...

— Вот сейчас мы с вами подошли к сути конкурса как такового. Вы сказали о том, как важно показать себя. То есть конкурсы в этом отношении необходимы?

— Абсолютно! Конкурсы вообще сильно влияют на концертную жизнь. Потому что довольно часто решение о том, будет кто-то играть концерты или не будет, принимают импресарио. А критерии у них свои: как человек выглядит, как он одевается, какой он национальности, какого он возраста — особый интерес испытывают концертные агентства к восьмилетним, десятилетним или двенадцатилетним. А на конкурсах происходит профессиональный отбор. То есть конкурс в этом отношении — как источник, из которого концертная жизнь должна питаться. И, конечно, конкурсы должны проводиться на серьезном уровне, и качество жюри должно быть соответствующим. Деятельность музыкального судьи непростая, он должен быть наделен массой самых разных качеств. И прежде всего, быть очень образованным музыкантом. Мне часто задают вопрос: ведь у каждого свой вкус, как можно вообще судить? Я же всегда отвечаю, что есть только два сорта вкуса: хороший и плохой. Хороший вкус вырабатывается через серьезное образование, знание музыки, литературы и так далее. Потом, для члена жюри важен опыт общения с молодыми людьми. Существуют разные мнения относительно того, кто должен быть в жюри — исполнители, которые никогда не преподавали, или те, кто не только играет, но и преподает. У меня эти две вещи всегда были нераздельны, я много играю и преподаю с раннего возраста. Ну а поскольку у большинства молодых исполнителей — личностное отношение к произведению, член жюри должен обладать еще одним качеством: толерантностью. Не упираться, что, дескать, только так вот хорошо, а все остальное плохо. В музыке существует великое множество приемлемых вариантов интерпретации — иначе можно было бы просто создать эталон, записать его на CD или на видео и сказать: вуаля, так и играйте. Если же член жюри наделен толерантностью — вдумчивой толерантностью, тогда он способен взвесить все возможности участника и решить, пропускать его дальше или дать ему еще позаниматься и приехать на конкурс в  следующий раз.

— Скажите, а отчего тогда не все участвуют в конкурсах? Боятся? Недооценивают?

— Многие молодые музыканты просто не понимают, что такое конкурс. А конкурс — это дверь в концертную жизнь. Для участия в нем нужно уже иметь некоторый опыт и достаточный репертуар. Порой случается так, что многие где-то получают премию, но к концертной жизни они не готовы. И сгорают как звездочки, попавшие в атмосферу Земли.

— В 'Classic Piano 2021' участвуют 70 музыкантов — это довольно много...

— Это много, да, и выбор у судей непростой, так что нам предстоит потрудиться. Особенно над переходом с первого тура на второй — пройти могут 12 человек из 70-ти, так что отбор будет серьезным.

— Мальтийский конкурс моложе других фортепианных конкурсов; успел ли он уже занять достойное место в этом пантеоне?

— Отношение к нему самое серьезное, и интерес большой. Много талантливых людей уже участвовало, да и на сей раз, я уверен, на Мальте соберется много талантливых ребят. Сужу по отборочному конкурсу в Риме — даже сейчас, в этих сложных условиях, благодаря Европейскому фонду поддержки культуры все было проведено на высшем уровне, и результаты были замечательные. И все лауреаты были замечательные, причем первую премию неожиданно получил пианист из Бразилии: он очень убедительно играл, это зрелый музыкант, готовый к концертной деятельности. Поэтому нам, членам жюри 'Classic Piano 2021', нужно очень постараться и сделать достойный выбор — ведь любой конкурс славен своими лауреатами. Почему конкурс имени королевы Елизаветы в Брюсселе был такой знаменитый (сейчас он, кстати, уже не такой знаменитый)? Потому что его лауреатами были Ойстрах, Гилельс, Ашкенази. О конкурсе Чайковского можно то же самое сказать — лауреаты его стали выдающимися исполнителями. Только достойный лауреат может сделать конкурсу реноме и рекламу. Так что, подчеркну еще раз, мы должны быть очень осторожными, очень умными, очень справедливыми.

— А на Мальте вы уже бывали?

— Да, я дважды участвовал там в мастер-классах. На этом острове прекрасные условия, замечательный климат, мне очень нравится Мальта и я с удовольствием жду новой встречи с ней. Тем более что проводит Мальтийский международный фортепианный конкурс Европейский фонд поддержки культуры во главе с Константином Ишхановым. Я очень рад, что этот фонд возглавляет человек с большим жизненным опытом, человек, у которого есть чутье. Это очень важный аспект — есть у кого-то интуиция или нет. У Константина она есть. У него открытые уши, он чувствует, как дышит мир, какие тенденции особенно актуальны, у него огромные связи с разными оркестрами и с устроителями концертов, он с удовольствием советуется с коллегами и в конце концов делает правильный выбор; повторю, это счастье, что фондом руководит такой человек. Я знаком с ним уже лет десять, с той поры, когда EUFSC устраивал мастер-классы и конкурсы в рамках мастер-классов; там был накоплен огромный опыт, и сейчас этот опыт вырос в такую огромную уникальную концепцию. Мне кажется, что эта концепция очень перспективная, и я надеюсь, что результаты будут впечатляющими.

— Вы и сами участвовали и побеждали в конкурсах — Всесоюзном конкурсе пианистов в Москве, Международном конкурсе пианистов имени Шопена в Варшаве, Международном конкурсе имени Виотти в Верчелли. Что это дало лично вам?

— Мне это дало возможность играть. Я вообще по своему рождению, скажу вам по секрету, — шопенист. Но так как теперь я посвящаю себя все больше педагогической и исследовательской деятельности, то в моей душе все больше места занимают Моцарт и Бетховен, которые не ограничены одним инструментом — я имею в виду фортепиано. А музыка Шопена в основном фортепианная, в этом ее узость. Исследуя оркестровую и камерную музыку Моцарта и Бетховена, и все глубже понимаю, что фортепиано как инструмент обладает возможностью имитировать самые разные музыкальные форматы. На фортепиано можно играть очень оркестрово, на фортепиано можно играть как струнный квартет, когда каждому голосу отведена определенная роль... А когда человек занимается только фортепианной музыкой, он не понимает, что манера игры струнных инструментов, скажем, отличается, и значительно, от манеры духовых. Я всегда говорю своим студентам: пожалуйста, не играйте на рояле, будьте дирижерами и певцами. Вот это и есть два самых важных качества музыканта.

Беседовала Лина ГОНЧАРСКАЯ

Фото из личного архива Павла Гилилова

Сайт Мальтийского международного фортепианного конкурса: https://inclassica.com/

04.02.2021



← интервью

Выбери фестиваль на art-center.ru

 

Нажимая "Подписаться", я соглашаюсь с Политикой конфиденциальности

Рассылка новостей