Новости |
ДАРЬЯ ЗЫКОВА: НАДО ЖИТЬ СВОБОДНО, СЧАСТЛИВО, РАДОСТНО
Дарья Зыкова:
Надо жить свободно, счастливо, радостно
Судьба этой певицы удивительна. Так же, как и ее голос – солнечный, легкий, сияющий. Кажется, он улыбается…Знакомьтесь – Дарья Зыкова, солистка Большого театра, сопрано. В феврале в Москве стартует, уже в третий раз, проект «Опера Априори», причем со старта задана высочайшая планка – исполнение «Маленькой торжественной мессы» Россини. Дарья Зыкова – одна из четверки солистов, принимающих участие в проекте.
-Дарья, какие у Вас отношения с Россини? Не секрет, что Россини – трудный композитор, особенно для российских певцов.
-Ну, что Вы, для колоратуры Россини – это же дом родной! Говорят, что Россини написал свою последнюю оперу и пошел делать паштет, то есть до конца своей жизни он занимался любимым делом и готовил. Я считаю, это – очень правильно, что человек не приносит свою жизнь на алтарь искусства. Человек вообще не должен приносить свою жизнь на алтарь никому, кроме Господа Бога. В этом смысле Россини для меня очень близок, я его воспринимаю как нормального, живого человека. Такой «классный дядька». И это очень слышно в его музыке – она здоровая. Не в том смысле, что она – простая… Это очень глубокая музыка, величайшая. Так что я горячая поклонница Россини.
-Когда-то я беседовала с маэстро Дзеддой, которого называют «посланником Россини на Земле», и на вопрос, как надо петь Россини, он ответил: «Если ты поешь Россини, ты все будешь петь лучше, включая Вагнера. Но ты должен понять, что в музыке Россини нужны тысячи цветов. Чтобы найти нужный голос, нужно владеть тысячами оттенков. Это музыка с особым смыслом, и солист должен сам найти, прочувствовать и раскрыть, трансформировать ее в какой-то большой целостный образ».
-Ой, здорово! А я пела, кстати, «Танкреда» в 2005 году. У нас тогда подобралась чудесная команда: Лариса Рудакова, Эрик Курмангалиев, Алексей Долгов, Александра Ковалевич. Я была в восторге и от музыки Россини, и от состава исполнителей.
Фотография автора
-Сейчас Вы поете в «Маленькой торжественной мессе», гениальном произведении, величаво-прекрасном, радостно-скорбном и трагически-просветленном одновременно. Не страшно? Будете петь «верно и с любовью»?
-Мне позвонила Елена Харакидзян, продюсер «Опера Априори», и предложила участвовать в проекте. А я как раз была страшно занята, но, услышав магическое имя «Россини», сразу согласилась. Ну, думаю, раз Россини – все будет отлично. В последнее время мне предлагают петь много современной музыки, и я знаю, что перед тем, как дать ответ, мне в первую очередь надо посмотреть клавир. Если я уже сказала «да», то потом не могу сказать «нет». И я Лене сказала твердое радостное «Да!». Потом, когда начала изучать список певцов, записывавших когда-либо это произведение, поняла, что дело плохо, надо отложить все и заниматься очень и очень серьезно. А отложить все, естественно, нельзя… Мы сегодня как раз обсуждали с моим концертмейстером, как успеть подготовиться к премьере на нужном уровне. Да, я очень боюсь, правда. Это, конечно, мотивирует, но я все равно боюсь.
-Мне кажется, тут очень важны внутренний настрой и внутреннее состояние.
-Да, безусловно. Это очень глубокое произведение, непростое. В нем – весь Россини. За каждой колоратурой какая-то хитрость. И здесь не спрячешься ни за что. Не получится. Но это очень мотивирует к победе, я люблю такие вещи. Мне кажется, ради этого стоит жить. Какую-то планку себе ставить и к ней идти.
Фотография автора
-Состав участников «Мессы» - интернациональный: двое русских – Вы и Максим Пастер, итальянка Марианна Пиццолато и венгр Балинт Сабо. Как будете работать вместе?
-С Балинтом Сабо мы встречались как раз на «Опера Априори», он пел Герцога в опере Бартока «Замок герцога Синяя борода». В этот вечер звучали две оперы, в первом отделении – опера Бартока, во втором – опера Алексея Курбатова «Черный монах» (в «Черном монахе» я пела Татьяну). А Павел, мой муж (Павел Сорокин, дирижер Большого театра, прим.автора), тогда дирижировал. Он был под огромным впечатлением от Балинта и сказал, что я обязательно должна его послушать, потому что это невероятный певец. Мне, честно, тогда было не до того, чтобы слушать «Синюю бороду», но я все-таки вырвалась и поняла, что Балинт – великолепен. Я очень уважаю певцов, которые способны петь современную музыку так, чтобы не было скучно и не хотелось уйти быстрее домой, а публика же осталась потом на «Черного монаха»… То, как ребята исполняли «Синюю бороду» – потрясающе.
-Заметила, что Вы часто выступаете в паре с Максимом Пастером. Почему?
-Да, это случается, мы с ним даже в Швеции пели два концерта, дуэтом. Максим – очень большой профессионал, и у него голос – от Бога. Но дальше надо что-то делать самому. Я считаю, что Максим владеет замечательной вокальной техникой, и, кроме всего прочего, как говорит мой муж, он – «приличный человек». Кстати, дирижер по образованию. Вокалисты часто грешат отсутствием интеллекта в звуке, чего нельзя сказать о дирижерах, потому что количество познанного за время обучения материала трансформируется в качество звука. Максим в этом смысле – пример дирижёрского образования в вокальной технике. Замечательный пример: у него очень интеллектуальный звук и способность верно использовать нюансы. Громко, тихо и миллион оттенков между этим.
Фотография Дамира Юсупова
-25 декабря Вы участвовали в концерте «Штраус гала», снова с Максимом Пастером. Причем программа состояла из вальсов Штрауса. Чем Вас привлекают эти мелодии?
-Вальсы Штрауса – это, конечно, высший пилотаж для колоратурного сопрано, так называемый «обязательный элемент». Я бы сказала так: я не очень люблю такие произведения, которые можно сравнить с русской матрешкой. То есть, если человек приезжает в Россию, он должен обязательно купить русскую матрешку. Если у человека высокий голос, то он должен непременно петь высокие колоратурные партии... В прошлом году, когда Гаянэ Шиладжян, директор чудесного оркестра «Русская филармония», предложила нам такую программу, я подумала, «эх, опять 36 верхних нот…».
Потом, когда пошла их учить, поняла, что в этом можно найти очень большую красоту. Если не гнаться, чтобы это было громко, вовремя и наизусть, а поискать какие-то нюансы, оттенки, интонации, то будет очень здорово. Мне вообще кажется, что наша профессия – это профессия верно найденной интонации. Главный инструмент певца – голос, и Господь дал возможность этим голосом не просто слово говорить, а слово интонационно окрашенное. Мне кажется, что у нас получилось нечто именно в эту сторону. Хотелось бы верить, что публика восприняла не просто определенное количество хорошо (надеюсь!) взятых нот, но почувствовала наш интеллектуальный и духовный сердечный посыл.
Фотография Дамира Юсупова
-Как Вы оказались в детском хоре Большого театра? Сколько Вам было лет?
-Мне тогда уже было 10 лет. Для детского коллектива это немало. А получилось так, что мой папа ехал в машине и вдруг по радио услышал объявление о наборе в Детский хор Большого театра. И вот он пришел домой и говорит мне: «А почему бы тебе не попробовать?». Я вообще пою с 4 лет, меня Елена Николаевна Свешникова, племянница Свешникова (у нее до сих пор есть своя хоровая студия, раньше она называлась «Гнесинец», не знаю, как называется сейчас), нашла. Тогда хоровики приходили в детские сады и отслушивали детей. Вот так меня и нашли, и позвали, а мне было тогда 4 года. Несмотря на то, что мои родители абсолютно никакого отношения не имели ни к музыке, ни к искусству (самые настоящие физики-лирики, но всегда настроенные на что-то творческое), они меня повели в хор. И вот с четырех лет я пою.
Так что папино предложение пойти в Детский хор Большого театра было основано не на пустом месте. Кстати, конкурс был бешеный – 100 человек на место. Тогда был очень странный год – пришли три тысячи детей, а взяли 30 человек. Видимо, происходила полная смена состава, и без ложной скромности могу сказать, что наш состав был очень сильным. В этот же состав или чуть раньше пришла Марина Поплавская. Вот так я оказалась в Большом театре.
-Вы там, наверно, все закулисье знаете, как дом родной?
-Да, именно так. Это и есть любимейший, роднейший для меня дом. Меняется все, а эти стены остаются родными.
Фотография Дамира Юсупова
-А дальше как сложилась Ваша судьба, когда снова Вы пришли в Большой уже после окончания консерватории, как солистка?
-Я поступила в консерваторию сразу после школы, но меня готовил к поступлению Андрей Георгиевич Заборонок, тогда он был хормейстером Детского хора Большого театра. Андрей Георгиевич, абсолютнейший энтузиаст, совершенно невероятный человек, безвозмездно, несколько лет, готовил меня к поступлению, и он же договорился, чтобы меня послушала Ирина Ивановна Масленникова. Ирина Ивановна меня послушала, и сказала, что возьмет. Так я поступила с первого раза.
-Невероятно. Говорят, Ирина Ивановна была весьма требовательным и суровым педагогом.
-Да, это правда, мягко говоря (улыбается).
-А Вы у нее умудрились окончить консерваторию с отличием! Как?
-Дело в том, что, когда я подавала документы, мне было еще 16. Когда я поступила, мне как раз исполнилось 17 и мне предложили консерваторский «подкурс» (есть такое понятие). В любом случае, это полноценное обучение, ты ходишь на занятия с первым курсом. На нашем курсе студенткам было по 24-25 лет, и мне – 17. Громадная разница. Этот «подкурс» для меня оказался очень полезным. И «лишние» два года с Ириной Ивановной – совершенно неоценимая история. Через два года меня перевели на первый курс, и я окончила консерваторию с отличием. Потом еще и аспирантуру, так что получилось 10 лет обучения в консерватории. А еще в это же время я работала инспектором детского хора Большого театра. Инспектор - это человек, который организует весь процесс в детском хоре: организация репетиций, подготовка к спектаклю, вывод детей на сцену.
Фотография Дамира Юсупова
У нас в хоре было 100 человек, и сейчас, оглядываясь назад, в свое прошлое, я думаю, как мне, 18-летней, могли доверить такой коллектив? Какое должно было быть доверие ко мне? Но, самое главное, как я сама не струсила… К примеру, куда мальчики 10-летние стремятся залезть? Конечно, они хотят залезть в трюмы. Выяснить, как механизм работает, который открывает какие-нибудь крышки, и что там вообще внутри. Слава Богу, восемь лет, которые я там проработала, прошли без эксцессов. Все дети были живы-здоровы, а на моей совести только два потерянных за границей загранпаспорта…Но вывезли ребят из Гамбурга, все разрешилось благополучно. И даже с некоторыми ребятами до сих пор общаемся. Потом, в 2008 году, я дебютировала в Большом уже в роли солистки, в партии Папагены, в «Волшебной флейте» Моцарта.
-То есть сразу же, как пришли в роли солистки, стали выступать? Не отсиживали, выжидая своей очереди?
-Нет, слава Богу, такого не было. Работы в театре всегда много. Это и главные партии, и не главные. А вообще моя самая любимая партия – Маша в «Пиковой даме». Да, это всего лишь шесть тактов музыки. Но это музыка Чайковского! И Прилепа – тоже небольшая партия, ну и что? Мне она очень нравится. Я вообще люблю такие вещи, и не стремлюсь петь только главные партии. Я получаю огромное удовольствие от участия в процессе спектакля.
-Как Вы вспоминаете Ирину Ивановну, что она Вам дала, самое ценное?
-Она все мне дала. Во-первых, она взяла меня в консерваторию. У моих родителей не было возможностей оплачивать какие-то дополнительные занятия. А она просто сказала: «Да, я возьму». И взяла в свой класс. Она заставила меня похудеть – я весила более 100 кг. Она научила меня энергично относиться к своей жизни. Я вообще была этакой изнеженной барышней…Ирина Ивановна выбила это из меня за полгода. Объяснила мне очень популярно, что так не делается, что жить надо по-другому. Она научила меня составлять программы концертов, потому что уделяла огромное внимание концертной деятельности. Она мне сразу сказала: «Ты можешь петь в театре всю свою жизнь. И тебя никто не будет знать. Но, если ты будешь два-три раза в год петь на хороших сценах, тебя будут знать все».
И она абсолютно в этом права. Она научила меня подбирать концертный репертуар, потому что концертный и не концертный репертуар – это большая разница. Мне кажется, музыканты, особенно молодые, часто делают ошибки в подборе репертуара, потому что не всегда суперсложные вещи «выстреливают». Иногда «выстреливают» совершенно другие. Например, Ирина Ивановна обожала советскую музыку. Она и меня приучила к тому, что произведения советских композиторов – это шедевры, просто надо сделать так, чтобы это было понятно. Она – основа моего музыкального и вокального воспитания, а в чем-то – и жизненного. Это удивительный человек. Что касается характера – ну, а как иначе воспитывать детей? Приходится быть строгой.
-Раз уж мы заговорили про воспитание детей, расскажите, пожалуйста, о Вашей методике, которую Вы разработали для музыкально-психологической реабилитации детей, перенесших тяжелые заболевания, сирот, инвалидов. Почему Вы решили этим заняться?
-Когда у меня была педагогическая практика, ко мне пришла одна девушка, с которой мне надо было работать, как преподавателю. Она была ужасно скованной: у нее был зажат не только звук, но абсолютно все: движение, речь, даже мысли… И начали мы с ней заниматься. Много пели. Я ей показывала, как надо мышечный панцирь разжать, объясняла, что нельзя петь, когда ты весь такой зажатый, ведь и звук такой же получается. И вдруг она на моих глазах начала расцветать! В результате через два года моя ученица уехала в Дюссельдорф, поступила в консерваторию, и сейчас поет. Конечно, дело не только в моих способностях, как педагога – это она оказалась талантливой сама по себе. Но я для себя поняла, что музыка и пение обладают колоссальным арт-терапевтическим свойством. И я вознамерилась защититься в консерватории по этой теме «Психологическое воздействие пения на человека». Мне сразу же объяснили, что это не музыковедческая история и предложили поступить в какой-нибудь другой вуз, чтобы там завершить эту работу. Что я и сделала. И получила второе высшее образование.
-И куда же Вы поступили?
-Я окончила РПУ, это Российский Православный Университет, по специальности «психология», и я этим занимаюсь очень-очень серьезно. Действительно, я разработала методику, которая позволяет травмированным детям, и не только детям, но и взрослым, качественно изменить свою жизнь, понять свои проблемы, увидеть их, потому что основная наша проблема заключается в том, что мы своих проблем не видим. Нам кажется, что мы живем, и так надо. А на самом деле надо – по-другому: свободно, счастливо, радостно. Моя часть методики – чисто вокальная. Кроме меня, в разработке этой методики принимали участие два выдающихся человека: Юрий Викторович Папко, народный артист, танцовщик, он мне показал систему мышечной растяжки (мы занимаемся и пением, и растяжкой одновременно), и профессор Ирина Николаевна Боголепова. Она меня консультировала относительно влияния музыки на процессы в головном мозге.
Фотография из личного архива Дарьи Зыковой
Получилась замечательная методика, которая позволяет качественно улучшить жизнь. А если брать социальное воздействие, то можно говорить о том, что эта методика объединяет детей разных социальных слоев, например, в школе, когда в одном классе учатся дети бедных родителей и дети богатых родителей, сглаживает противоречия в группе и формирует единый эмоциональный порыв в группе. С ее помощью можно воспитывать и любовь к родине, и любовь друг к другу, и взаимное уважение. Собственно, если коротко, то это – уроки музыки. Но не стандартные – пришли, попели, ушли, а выстроенные определенным образом, с определенным посылом. Вообще эти методы – арт-психологические – становятся в последнее время все более популярными, потому что они не травмируют.
Я считаю, патриотическое воспитание играет огромную роль в жизни каждого ребенка. Надо любить и знать свою родину. Четко представлять, где ты живешь. И за что ее любить, и за что не любить, и что можно изменять, а не просто сразу все крушить или кричать, что все плохо. Если приходишь в школу к ребенку и говоришь: вы должны любить свою родину – то в первом классе это еще как-то подействует, и в третьем, в четвертом, даже в пятом. А вот в седьмом классе они тебе ответят: нет, мы хотим пить кока-колу, жевать жвачку, и вообще, хотим в Америку, поедем в Силиконовую долину, где нам будут платить большие деньги. Но если предложить детям спеть вместе песню «Журавли», то можно ничего не говорить про любовь к Родине. Они вам сами расскажут. Потому что слово, положенное на музыку, имеет значительно больший отклик, чем просто слово.
Кстати, это Ирина Ивановна научила меня советским песням. Они же великолепны в смысле воспитания! А какие композиторы: Дунаевский, Гаврилин, Свиридов… Я уж не говорю про наследие Кастальского, Чеснокова, Лядова и так далее. Я занималась с одной девочкой, мы с ней слушали и пели «Отче наш» Кедрова. И она говорит: «Меня эта музыка успокаивает». Это ощущение теплоты и свободы, которое она испытывала, когда мы пели, она запомнит, и они в ней останутся. Так что все очень просто. Нет ничего особенного – подбирается совокупность факторов.
Фотография из архива Московской филармонии
-Вы же еще и с детскими домами работаете?
-Ну да, время от времени меня зовут, я туда еду и пою. Недавно работала с одним детским домом в Сергиевом Посаде, там я опробовала свою методику. Мы занимались с мальчишками. Тяжелое зрелище… Но ничего, что-то нам удалось, и что-то потихонечку мы сдвинули. Конечно, если этим заниматься серьезно, надо бросить все и туда – с головой. И пахать, пахать, перепахивать…и тогда росток даст какой-то всход. Конечно, я занимаюсь этим эпизодически, потому что времени не хватает. Но даже занятия раз в неделю уже дают какие-то результаты. У меня есть идея-мечта – создать хор старичков. Мне кажется, что пожилые люди в нашей стране находятся в значительно худшем состоянии, чем дети. У детей все впереди, и это вызывает больше оптимизма. А пожилые люди…Я очень надеюсь, что у меня будет такая возможность. Есть такие договоренности, будем собирать хор бабушек и дедушек, мне кажется, это хороший проект. Если бы наше Всероссийское хоровое общество занялось хорами пожилых людей, это столько жизней бы спасло! Это ведь огромное дело. Важнейшее. Я очень надеюсь, что мне Господь даст и силы, и время, потому что это надо осуществить. Я уже три года назад собиралась заниматься этим проектом, но навалилось страшное количество работы, и не получилось.
-Думаю, с Вашей энергией это станет возможным. Вы ее излучаете. Где черпаете эту добрую силу, при вашей-то загруженности?
-Я верующий человек. Я знаю, что энергию дает только Бог, и больше никто. То есть, кто-то еще дает, но ее лучше не брать. Когда Господь дает нам силы, здоровье, время, надо с благодарностью это принимать. В Храме есть такое выражение «Во славу Божию». Когда я только воцерковлялась, меня страшно возмущало это выражение. И только со временем, с возрастом я стала понимать, что такое «во славу Божию». Это не значит, что ты на каждом углу должен это повторять. А дело в том, что если ты тихонько, понемножку, по чуть-чуть, своими силами, которые тебе дает господь, ведь это, в общем-то, и не твои силы, а его, если ты их употребляешь во благо, вот это и есть слава Божия. Господь нас создал для того, чтобы мы радовались. Он не хочет, чтобы мы унывали, винили себя, били себя в грудь … Нет, он этого не хочет. Я уверена. И я уверена, что мы часто его не так воспринимаем, как надо. Я знаю, что все хорошее с нами происходит по милости божией, а все плохое – по нашей глупости, гордости, которые мы себе позволяем.
Ирина Шымчак
14.01.2016
Анонсы |
-13.10.24-
-17.10.24-
-18.10.24-
-23.10.24-
-01.11.24-
-04.02.25-
-07.06.25-
-14.06.25-