Порой задумываешься над тем, что мы — музыканты — живем в своем особом, изолированном мире, куда посторонним вход воспрещен. Но жизнь не стоит на месте. История стремительного восхождения на музыкальный Олимп ученого-математика Алексея Шора внушает оптимизм. Композитор-резидент X Международного фестиваля классической музыки InClassica, который проводится Европейским фондом поддержки культуры, охотно делится опытом, помогая осознать простую истину: граница между меломаном и профессионалом – лишь условная черта.

фотограф Евгений Евтюхов

– Когда я общаюсь с композиторами, всегда боюсь невзначай обидеть. Вдруг я поверхностно понимаю то, что хочет сказать мне автор. По-моему, композиторы очень обидчивый народ!

– Я не обидчивый, не бойтесь.

— Да, вы очень легко и доброжелательно общаетесь с прессой. И именно благодаря вашим интервью о вашей личной истории знаешь достаточно много. Но ведь и судьба у вас особая!

– Это правда.

–А как вас принял музыкальный мир? Комфортно ли вы в нем себя чувствуете?

– Мне и комфортно, и приятно. Я понимаю, что моя история нетипичная. И потому и впечатления у меня не такие, как у большинства музыкантов. У меня все складывалось очень легко. Я ведь пришел в музыку взрослым человеком. У меня не было юношеских переживаний. То есть у меня с моей музыкальной карьерой связаны исключительно положительные эмоции. Мои сочинения с первых дней исполняли замечательные музыканты. Публика хорошо принимала мою музыку. И у меня лично не было огромного стресса по поводу того, сложится ли моя музыкальная карьера? Ну, не сложится, и ладно! Так что у меня абсолютно безоблачное впечатление от музыкального мира. Я понимаю, что оно не соответствует реальному положению вещей, но так уж получилось.

– Но вы ведь общались с профессиональными музыкантами еще до того, как решили полностью посвятить себя музыке? Что вас объединяло?

– С американским альтистом Дэвидом Карпентером мы как-то случайно столкнулись на одной вечеринке. Потом встретились в музее, куда-то вместе сходили. Так завязалась наша дружба. Поначалу он даже не подозревал, что я сочиняю.

– Я хорошо знаю эту необычную историю. Но, наверное, с того момента у вас появились и другие друзья-музыканты? Что дает вам общение с ними? Лично мне очень интересно пересекаться, к примеру, с учеными, или с космонавтами, или с морскими офицерами. Узнаешь много неожиданного.

– Конечно, мне это нравится! У того же Дэвида мне было очень любопытно узнавать какие-то детали повседневной жизни музыканта-профессионала: в каком возрасте он начал занятия, сколько практикуется?

– В числе исполнителей вашей музыки – звезды первой величины: Максим Венгеров, Александр Князев, Михаил Плетнев, Гил Шахам и пр.. Наверное, вам чуть ли не ежедневно приходится не просто сталкиваться, но и вместе работать. Много ли знаковых, может быть, даже судьбоносных встреч было в вашей жизни?

– Мне бывает и приятно, и полезно встречаться со многими людьми, но я не могу сказать, что с кем-то мы видимся очень часто. Я работаю дома один, пишу музыку. Встречаюсь с людьми я, как правило, на фестивалях. Ко многим я очень хорошо отношусь, но где проходит грань между добрыми знакомыми и друзьями, я не знаю.

– В одном из ваших интервью прозвучала фраза, которая мне очень запомнилась. В ответ на вопрос о том, как вы начали писать музыку, вы сказали буквально следующее: «Слушал, слушал и слушал, пока сам не захотел попробовать что-то сочинить». Вы ведь из семьи, где музыку очень любили, и где интерес к музыке всячески приветствовался?

– Я думаю, в интеллигентной среде всегда так. Среди моих друзей, которые занимаются наукой, интерес к музыке очень распространен. Есть те, кто, окончив музыкальную школу, с большим удовольствием музицирует для себя.

– То есть, учась в Московском университете, вы часто бывали на концертах в Большом зале Московской консерватории? А чем вы руководствовались при выборе тех или иных программ?

– Все должно совпасть: наличие свободного времени, настроение, хорошие исполнители, интересная программа. Стандартного графика не было. В студенческие годы времени не хватало. Нужно было заниматься математикой. Но когда находилась минута, в тот момент, когда чувствовал себя уставшим или хотел отвлечься, первым делом шел не в кино, а смотрел концертную афишу. Ну, и конечно, заранее отмечал для себя интересные события, которые хотел бы посетить.

– А когда вы оказались в Америке, эта привычка сохранилась?

– В Филадельфии насыщенная концертная жизнь. В Нью-Йорке – вообще одна из лучших в мире. Кроме того, если в Советском Союзе у меня был паршивенький скрипучий катушечный магнитофон, в США появился нормальный CD-плейер, а диски были дешевыми даже по студенческим или аспирантским меркам.

фотограф Евгений Евтюхов

– И сегодня все так же продолжаете слушать?

– Да, конечно, хожу на концерты.

– На фестивале InClassica я постоянно открываю для себя новые имена. И все время возникает чувство: почему я этого не знаю? Ведь профессия обязывает! Вы успеваете следить за тем, что происходит в мире искусства? И нужно ли пытаться объять необъятное?

– Я думаю, хороших исполнителей много, но при этом их не слишком много. Не все звезды ярко светят. Круг исполнителей, интересных мне, не столь велик.

– А как насчет стойких привязанностей?

– Если бы вы спросили меня о любимых композиторах, то и тридцать лет назад, и сейчас я назвал бы одних и тех же авторов. К исполнителям у меня менее стойкие привязанности. Был период, когда я боготворил Рихтера. Потом количество его записей, которые мне нравились, сократилось в три раза. Появились новые фавориты. С возрастом предпочтения в отношении исполнителей меняются, а в отношении композиторов этого не происходит.

– И чем вы это объясняете?

– Каждый из великих композиторов уникален. В истории человечества был один Бах, один Моцарт. Странно было бы ожидать, что в течение нашей жизни появится кто-нибудь еще, кто в этот список сможет попасть. Исполнительство более подвластно моде. Раньше играли с большим, потом – с меньшим вибрато. Как только появляется музыкант, который исполняет знакомую музыку в новом, оригинальном ключе, для всех это становится откровением, и все начинают ему подражать. Так было с Гульдом.

– А вы к нему как относитесь? В вашей фонотеке есть его записи?

– Конечно! Я ничего не имею против романтизированного Баха, но отлично понимаю, почему его запись баховских «Гольдберг-вариаций» стала революционным событием. Можно по-разному относиться к творчеству Гульда, но это было, безусловно, очень интересно.

– Ему, действительно, многие пытались подражать, но Гульд ведь тоже остался единственным. Как сегодня обстоят дела с творческой индивидуальностью? Что вы вкладываете в понятие «самобытный музыкант»?

– У каждого музыканта свой «голос». Это слышно и в фортепианной музыке, в случае же со струнными становится понятным каждому любителю: разные скрипачи звучат по-разному.

– Мне кажется, у вас очень чуткий слух. А национальное своеобразие? Сегодня оно есть как таковое? Или глобальный мир предъявляет свои требования к искусству?

– Я считаю музыку самым глобальным видом искусства. По картине легко определить, где она была написана. С музыкой классического периода все сложнее.

– С венскими классиками, как раз, все понятно!

– Венские – самые знаменитые, а вот музыку тех, кто творил где-нибудь в Стокгольме, нельзя отличить от написанной в Вене. Я имею в виду не качество, а стиль.

– Вы являетесь сегодня символом мальтийской музыкальной культуры. Признаюсь, про музыкальную жизнь на Мальте я практически ничего не знаю.

– Потрясающе красивый остров! Население маленькое. При этом есть филармонический оркестр, отличный концертный зал, несколько фестивалей, включая InClassica, который до этого года 9 лет проходил в Республике.

фотограф Евгений Евтюхов

– А как обстоят дела с музыкальным образованием?

– Изнутри не знаю. Но здание школы большое, студентов много.

– А ваши дети музыкой увлекаются?

– Да, они играют на рояле. Берут по два урока в неделю и практикуются каждый день. Я считаю, это очень полезно для общего развития. Профессиональных музыкантов очень мало, но музыка – прекрасное хобби. Сколь угодно людей, когда им нужно отдохнуть, идут к роялю или играют с друзьями в квартете. В Нью-Йорке стандартная фраза музыкального сноба: «Это оркестр из юристов и докторов». А по части профессионального искусства, здесь каждый второй – русский.

– Ваша публика – кто она?

– Думаю, те, кто, как и я, любит сочинения XVIII-XIX веков, кому нравится музыка, написанная в этой идиоме.

– Вы говорите о музыкальном языке, но в рамках проверенных традиций можно использовать новые приемы, разнообразить звуковую палитру. Или вы противник любых экспериментов?

– Я считаю, нужно делать то, что просит твоя душа. Конечно, моя музыка очень отличается от музыки прошлых веков. Любой специалист это поймет. Для меня важны тональная гармония, мелодия, классическая форма, но традиционные рамки не сковывают фантазию.

– В начале 2000-х огромную популярность в научном сообществе приобрела концепция Кристофера Смолла «Musicking». Вкратце ее суть в том, что музыка не вещь, но деятельность, в которую вовлечены не только исполнители (и уж тем более — не только композиторы), но слушатели и все, кто имеет прямое или косвенное отношение к музыкальному событию на разных этапах его подготовки и проведения. Было бы очень интересно когда-нибудь прочесть вашу авторскую оригинальную концепцию осмысления музыкальной жизни. Можно и математическую.

– Не знаю, есть ли у меня интересные мысли по таким глобальным вопросам. Вы говорите, что порой музыканты смотрят сверху вниз на публику – это мне несвойственно. Я очень благодарен всем, кто приходит на концерты. Без аудитории у музыки нет жизни!

Беседовала Татьяна ЦВЕТКОВСКАЯ

Фотографии предоставлены пресс-службой

X Международного фестиваля классической музыки InClassica

фотограф Евгений Евтюхов