Алексей Шмитов – музыкант универсальный: органист, пианист, композитор, педагог. Алексей окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано у профессора  Т. Николаевой и органа у профессора Л. Ройзмана (1982), затем учился в аспирантуре. Сегодня Алексей Шмитов – один из наиболее известных российских органистов. Он выступает с сольными концертами и в различных ансамблях во всех городах России, где есть органы, а также за рубежом. Является доцентом в Московской консерватории на кафедре органа и клавесина.  

Разговор с Алексеем Шмитовым состоялся некоторое время спустя после концерта в Большом зале Московской консерватории, который был посвящен 100-летию его педагога – Татьяны Петровны Николаевой и назывался «Бах и его отражение в русской органной музыке». Программа концерта оказалась весьма неординарной, а интерпретация органных произведений самых разных эпох и стилей – убедительной, эмоциональной и по-хорошему академичной.

- По какому принципу формировалась программа концерта?

- Основной принцип был заложен в названии – «Бах и его отражение в русской органной музыке». Прежде всего мне хотелось показать соответствие жанров в обеих традициях. Это фантазии, хоральные прелюдии, обработки, хоральные вариации, пассакалии – у Баха и в русской музыке.  К примеру, пассакалия Кушнарева – она была издана в 1929 году - при всей своей ориентации на Баха насыщена именно русскими идеями, русской экспрессией. И я в ней ощущаю предвестие трагических событий нашей истории 30-х годов. В этой пьесе –  мироощущение молодого человека, предчувствующего будущее.

- В концерте звучали произведения Микаэла Таривердиева, стиль которого кто-то очень остроумно назвал – «кинематографический импрессионизм».  А как это сочетается с органом?

- Микаэл Таривердиев, по рассказам его супруги Веры Гориславовны Таривердиевой, орган очень любил. И достаточно много написал для этого инструмента. Его произведения серьезные, философские, особенно, если говорить о его симфонии «Чернобыль» для органа. Эта музыка написана не для того только, чтобы показать какие-либо особые краски инструмента или продемонстрировать незаурядную виртуозность органиста. Произведение собранное и углубленное по своему смыслу. Я его ещё не играл, но мне это интересно. Думаю в дальнейшем включить Симфонию в свой репертуар.

- А что вы можете сказать о тех пьесах Таривердиева, которые вы исполняли в концерте?

- Это цикл из десяти прелюдий для органа, в котором композитор как музыкант ХХ столетия стремится стилистически передать атмосферу музыки старых мастеров, например, хоральных прелюдий И. С. Баха. Вообще творчество Таривердиева – в том числе и песенное –  носит во многом импровизационный характер. Его музыка к фильмам рождалась из импровизаций. Импровизация, как способ организации музыкального материала, присутствует и в этих прелюдиях.

- В Вашем концерте звучала русская богослужебная музыка в органной версии… 

- Православную музыку и раньше играли на органе. Были транскрипции у Николая Черепнина. В советские годы Ваагн Стамболцян исполнял на органе армянскую духовную музыку Комитаса. Я в своё время сделал органное переложение восьми хоров Рахманинова из Всенощного бдения. Эти хоры прекрасно звучат в пространстве храма, я играл их в Германии. У меня есть духовные хоры и их органный вариант - Три духовные пьесы для органа.

- В свое время возникали идеи – допустить музыкальные инструменты в пространство православных храмов.

- Да, как известно, композитор Гречанинов был увлечён этой идеей. В 1917 году состоялось заседание Синода, посвященное реформе церковной музыки. Участвовали ведущие авторы духовной музыки: Кастальский, Гречанинов, Чесноков. Они как раз выступали за то, чтобы разрешить инструментам, и прежде всего органу, участвовать в православном богослужении. И может быть к чему-нибудь это все пришло, если бы не революция.

- История могла бы пойти по другому пути…

- Есть сведения, что ещё в своё время Петр Первый хотел в Успенском соборе Московского Кремля установить орган. И даже заказал его в Германии. И если бы это произошло, то орган бы появился в православной церкви уже в начале 18 века.

- А могли бы вы это представить в наше время? Или в будущем?

- Сейчас – нет. В перспективе – как знать… Мне, как органисту, этого бы хотелось. Тем более – акустика во многих наших храмах замечательная. А сколько органов в советское время установили в помещениях православных храмов, приспособленных под концертные залы! Сейчас, правда, поубирали, вернув здания православной церкви.

- Давайте перейдем к Баху. Ваше отношение к аутентичной практике исполнения Баха на органе?

- Эта практика существует, и мы ее серьезно изучаем. Стараемся привить нашим студентам…

- Но в нашу жизнь она вошла сравнительно недавно?

-  Да – примерно со второй половины 80-х годов прошлого века, когда упал «железный занавес». К нам стали приезжать хорошие и нередко просто отличные органисты из Европы, европейская профессура, которая у нас стала проводить мастер-классы, чего в советское время не было. Когда я учился, мы понятия об этом не имели – о правильной баховской артикуляции и регистровке, о правильной агогике. И у нас открылись глаза и уши. Я помню, как уже в аспирантуре это все воспринимал. И – переучивался! Это были совершенно другие принципы звукоизвлечения, иные способы прикосновения к клавиатуре… И тончайшая артикуляционная работа! Большой период времени мы в это погружались. И сейчас можно утверждать, что современная российская органная школа находится абсолютно в русле европейской традиции.

- Но есть еще и проблема инструментов…

- Разумеется, мы даем нашим студентам и вообще – будущим поколениям органистов – необходимую базу знаний о том, как аутентично исполнять ту или иную музыку разных органных стилей. С другой стороны, в России мало аутентичных органов. И это еще мягко сказано… Их почти нет. У нас в Санкт-Петербурге два хороших барочных органа – в церкви святой Марии, его прототип – зильбермановский орган, и в Таврическом дворце, он сделан в южногерманской традиции. У нас в стране много хороших инструментов, но они – универсального типа, на них можно играть одно, второе, третье, но они не аутентичны. В результате – все приблизительно. Абсолютно аутентичен французский орган в Большом зале Московской консерватории. Но он хорош для французской романтической музыки, а нам приходится играть на нем и Баха. И тут о баховской аутентике уже не может быть и речи. Поэтому интерпретации получаются с романтическим уклоном. В частности, моя трактовка баховской пассакалии. По-другому ее на этом органе не сыграешь.

-  А как пианистический опыт «работает» в органном исполнительстве?

- В одной из рецензий на мой концерт в Германии отмечалось, что в исполнении слышно фортепианное мышление, и потому организация музыкальной мысли очень пластична. Фортепианный опыт незаменим для органиста в романтической музыке. Когда мы играем музыку конца 19 века – тот же Видор, Вьерн – мы видим, что они переняли фортепианные исполнительские приемы: октавные пассажи, двойные ноты, всевозможные арпеджио и гаммы в педали  и в руках… И само прикосновение, и приемы игры, и аккордовые комплексы – все это тоже идет от фортепианной музыки 19 века. А Видор и Дюпре так и говорили, что «органистом может быть только хороший пианист». И это правда, потому, что органные фактуры в музыке того времени – на уровне листовских по сложности.

- Что Вы думаете про электронные органы?

- Это тоже универсальные инструменты, как многие из тех, что стоят сегодня в концертных залах. На них можно играть самую разную музыку. И многие из них сделаны очень качественно. Особенно хорошо они звучат в церковной акустике – иной раз и не распознаешь, что это синтезатор. В главном католическом соборе Москвы сейчас стоит большой орган Kuhn, а до этого был американский орган Rodgers с электронно-духовой генерацией звука. Я играл на инаугурации этого органа и на освящении собора – на торжественной мессе по этому случаю. И потом еще не раз… И вот этот орган внизу звучал совершенно потрясающе. На один из своих концертов я пригласил Павла Николаевича Кравчуна – нашего главного специалиста в области органной акустики. Он приверженец настоящих инструментов и терпеть не может синтезаторы, называет их «порнофонами». Так вот после концерта он мне сказал: «И не должно бы нравиться, но нравится…» А еще – электронные инструменты помогают распространять органное искусство в России.

- Органисты нередко еще и композиторы. Это обязательное условие?

- Я так не считаю. Должен быть особый композиторский талант, призвание. Можно быть прекрасным исполнителем, но не обязательно при этом еще и сочинять музыку. Другое дело, что на Западе органное искусство неразрывно связано с импровизацией. Будущие органисты там обучаются импровизации буквально с семилетнего возраста, особенно во Франции.

- Я вспоминаю выдающегося французского органиста Жана Гийу, его концерт в Москве в Большом зале консерватории в середине 70-х годов. Его импровизации, которыми он завершал концерт, показались для нас тогда каким-то откровением…

- Для французских органистов импровизация и тогда, и сейчас – это хлеб насущный. Есть органисты, которые играют только импровизации. Например, немецкий органист Вольфганг Зайфен. Он на концертах исполняет только импровизационную музыку, и делает это гениально. Он играл в нашем московском кафедральном соборе целый концерт. И это выглядело в программе так: французская классическая сюита – дуэт, трио, recit, словом, все, что полагается… Затем – три лейпцигских хорала Баха…  Но это хоралы Баха, которые сам Бах не писал! Я слушаю, и у меня полное ощущение, что это абсолютный Бах позднего лейпцигского периода! И я не понимаю, как Зайфен это делает…

- А почему у нас импровизаторская традиция не очень приживается? Ведь, согласитесь, это еще и потрясающий концертный аттракцион?

- Это все-таки многовековая западная церковная традиция. На ее основе сложилась методика преподавания органной импровизации, созданная прежде всего французами. И там все по плану расписано – что, когда, какими приемами развивается. Я присутствовал на таких занятиях. Например, перед учеником ставятся ноты старинной французской музыки, и часть нот – закрывается. Ученик начинает играть по нотам, доходит до закрытой части и незаметно продолжает играть – уже не по нотам. А затем также естественно должен войти в следующую открытую нотную часть… Вот – такой прием…

- Вы учите студентов импровизировать?

-  Я – нет. Это все-таки отдельное искусство. Но, к примеру, импровизацию сейчас преподает Федор Строганов. В Мерзляковском училище начала вести курсы импровизации Наталья Ужви. Может быть, потихоньку что-то начнет получаться.

- В советское время некоторые наши органисты тоже делали попытки импровизировать?

- Я вспоминаю, когда-то Олег Янченко пробовал импровизировать на концертах. Но я не могу сказать, что это было нечто выдающееся. В сравнении с западными мастерами…

Григорий ШЕСТАКОВ
фотографии из личного архива
Алексея Шмитова