МИХАИЛ КАЗИНИК: В КОНЦЕ КАЖДОГО ПУТИ ДОЛЖЕН БЫТЬ ДУХОВНЫЙ СВЕТ...

 Когда в  первый раз слышишь Михаила Казиника, попадаешь в некий ступор. От того, что не веришь собственным ушам. Неужели можно ТАК  говорить о музыке, о Боге, о прекрасном? «Так» - «наоборот», захватывающе, истово…О, да! Он встряхивает твой мир так, что смотришь на него совсем другими глазами. И слушаешь музыку совсем другими ушами. Загадка Михаила Казиника кроется в нем самом, поэтому мы решили – нужно поговорить. Как раз накануне приезда Мастера в Москву в начале апреля, где он проведет несколько концертов. С удовольствием представляем беседу с гениальным музыковедом, философом, скрипачом, педагогом в нашем «Лидер-блоге». 

-Михаил Семенович, процитирую Ваши же слова: «Это может прозвучать кощунственно, но сегодня мы не столько нуждаемся в new Рафаэлях, сколь важен тот, кто о Рафаэлях нам просто напомнит». Вы нам не только напоминаете о выдающихся деятелях, но делаете их ближе, вводите их в наш мир… Вы – гениальный рассказчик. Как Вам удается владеть любой аудиторией? Будь то дети, либо обремененные знаниями профессионалы...«выеденные» музыковеды...

-С  музыковедами мне сложнее, чем с детьми, потому что дети – чистые души, а у господ музыковедов уже есть трафарет, по которому нужно говорить. А если о том, как мне это удается, то все очень просто. Есть такое понятие – «одержимость». Я делю весь мир на две категории – то, что мне не нужно, и то, что мне нужно. И в том, что мне нужно, есть еще то, что для меня очень важно. Когда я слушаю музыку, смотрю картину, читаю книгу, кроме того, что я сам получаю для себя эстетическую, эмоциональную, интеллектуальную, духовную информацию, параллельно, всегда, подсознательно держу для себя в памяти мысль: подойдет ли это для людей, смогу ли я этим поделиться? Найду ли я слова, формы, методы, эмоции, волны, которые передадут это людям? Какой-то такой с детства альтруизм… Я научился читать в трехлетнем возрасте. Когда мне было 4-5 лет, воспитатели сажали меня на сцену, весь детский сад – то ли на горшки, то ли на стульчики, а я им рассказывал. И два часа я держал детей в абсолютном напряжении. Что-то придумывал, на память читал «Муху-цокотуху», и Чуковского, и Маршака. Я мог их держать 10 часов, сколько угодно. Они открытыми глазами смотрели на меня, а для меня это был (это я уже потом понял) какой-то подарок – рассказывать и держать в постоянном эмоциональном и интеллектуальном напряжении аудиторию. И я просто развил его в себе. Мне так хотелось этого, мне очень нравилось сидеть на сцене на стульчике и рассказывать еще 100 детям на стульчиках всякие интересные вещи. Вот так и случилось, что я очень рано начал выступать, поэтому, когда мне было 14-15 лет, я уже проводил лекции в вузах. Мне было пятнадцать, а моим слушателям – от 18 до 25, а были и педагоги, которые намного старше.

-А кто Вас, подростка, приглашал читать лекции в вузах?

- Где-то выступил в одном месте, тут же передали другим, другие – третьим и так далее. Я же вообще очень ранний –  слишком рано прочел все книжки, круг чтения закончился к семнадцати годам, и тогда уже весь Достоевский был во мне, и Толстой, и поэзия. Я сам писал тогда достаточно сложные стихи, если я сейчас вам их прочту, Вы не поверите, что это было написано в 14 лет. Такой мальчишка был очень ранний. И друзья у меня были такие же ранние – нас было три друга, и мы, когда общались, договорились не говорить о пустяках никогда –потому что жизнь очень коротенькая, как мы понимали, и обидно тратить ее на какую-то болтовню, бессмыслицу. Самое важное – это духовное и в конце каждого пути должен быть духовный свет, духовная цель. То, чего люди не понимают. Я им часто говорю, и готов повторять много раз: если мы строим мост, то сам по себе мост – не положительное и не отрицательное явление. Зависит от того, куда мы хотим ехать, и что находится в конце моста. Если там – разбойник с топором, то каждая минута строительства моста приближает людей, которые по нему пойдут радостно, к смерти. А если там, в конце, концертный зал или картина Рембрандта, то понятно, зачем  – чтобы не карабкаться вверх, не падать с обрыва, а спокойно пройти по мосту, сохранив время…для того, чтобы услышать Моцарта, увидеть Рембрандта, например. Вот такая у меня всегда была идея. В конце каждого проекта должна быть эстетическая цель. Если ее нет, то проект – бандитский. Тогда он ради обогащения или желудочного насыщения. Любой проект, в отличие от всего живого, должен нести эстетическую значимость, эстетическую цель, будь то мост, музыка или продукты питания. Потому что мы едим совсем не для того, чтобы, наевшись, работать и заработать деньги на новую еду. А мы все это делаем, едим и работаем для того, чтобы услышать Моцарта. А иначе тогда в чем смысл жизни?

И второй момент, только что в своей школе, в Выксе, это в Нижегородской области, экспериментальная школа, которая работает по моему принципу, в свой последний приезд я показывал, как одну и ту же тему можно прочитать маленьким детям, средним и старшим. То есть тем, кому 8-9, 12-13, и16-17. А тема была, знаете какая? «Доказательство Канта». И, когда я читал это 12-13 летним, случилась такая вещь. Урок был на полтора часа, и, когда общаясь с ними целый час, я предложил сделать перерыв и побегать во дворе,  они отказались. Говорят – мы не хотим бегать, продолжайте рассказывать. Когда закончился урок, они опять не хотели никуда уходить. Потому что на самом деле восприятие, познание должно быть радостным. Оно должно быть актерским, театральным. Вот этому я пытаюсь научить. Научить учителей, педагогов, потому что это –передаваемо. Сейчас все говорят о кризисе образования – ну так вот, у вас кризис, а я читаю трем классам доказательство Канта и они не хотят уходить, все возрасты. Хотят дальше слушать. А это – не мультики, не Стас Михайлов, не  «Комеди клаб». Я им рассказываю о доказательстве Канта, доказательстве бытия Бога. И в первые двадцать минут я убедил их, к ужасу всех присутствующих, что Бога нет и быть не может. То есть абсолютнейший абсурд все эти разговоры о Боге...Все это было весело, они сами хохотали, в конечном итоге мы пришли к ужасному выводу, и я видел, как у взрослых лица перекашивает, потому что это было то же самое, что в коммунистические времена доказать всем, что Ленин – преступник.  И вот они смотрят на меня большими глазами, все, и операторы, и дети...завалил...Михаил Казиник завалил всю школу...ведь пойдут слухи, что он проповедует атеизм сейчас , когда самое главное, чтобы русский народ верил не в Маркса-Энгельса-Ленина, а в Бога! Потому что не верить русский народ не имеет права...Он должен работать и верить, то ли в коммунизм, то ли в Бога. Или вождя. И вот, после того, как я с ними за 20, или 30 минут, доказал, что Бога нет, и они смотрят уже растерянно, я им говорю: а теперь я вам буду доказывать, что он – есть.

-И как?

-Доказал, конечно. Только не всеми этими глупыми путями, потому что все книжки написаны людьми, а вот доказательство существования Бога – оно не в пяти принципах Фомы Аквинского, а в шестом. То есть  в кантовском доказательстве. И я рассказал, что был такой странный человек, Иммануил Кант, он взял и сделал страшные вещи. Зачеркнул все пять признаков Фомы Аквинского, которые были самыми главными, и его должны были повести на костер, но он, к счастью, успел изобрести шестое. И он доказал, что все пять признаков Бога Фомы Аквинского – недействительны, потому что он пытался человеческим несчастным разумом определить Бога. А Бог определяется через Моцарта, через Баха, через Микеланджело, через то, что в человечестве есть другая религия, которая абсолютно  единственная доказательная, о том, что есть  высшая сила, которая заставляет человека, в отличие от всего живого, думать не только о размножении и продолжении рода, и не только питании и согревании, а о чем-то абсолютно ненужном с точки зрения всего живого. Вот это и есть Бог. Бог – это самое ненужное и потому самое великое. Помните, как Светлов говорил, «мне не нужно ничего необходимого, но я не могу без лишнего». Вот это и есть божественное в человеке. И Бог – он не в каких-то нечеловеках, зданиях, домах. Если он в человеке есть, то человек – в Боге, и с Богом. А если его нет, то никакие дядьки со стороны его с этим Богом не сведут. В общем, так мы и беседовали, но главное, что никто не хотел уходить. А мы через это пришли к Моцарту, к картинам художников, к пониманию многих вещей. То есть это оказался тот самый «волновой» урок, которому я учу учителей, что нельзя оторвать географию от истории, и историю от литературы.

-Как дети это восприняли? То, что сначала полностью и абсолютно доказали, что Бога нет, а потом так же абсолютно доказали, что он – есть?

-Это называется «антиномия», то есть антиномичность мышления. Это нобелевское мышление, мышление ученого, который  пляшет от противного.

-В своих лекциях Вы даете беспрецедентную трактовку творчества великих композиторов. Как Вам удается найти такие удачные параллели  между интонацией композитора, его биографией  и социальной историей? Вы же шедевры рассказываете...

-У каждого гения есть две биографии. Одна – внешняя, которой обычно занимаются музыковеды. А другая – внутренняя. Это то, о чем мы можем догадаться, почувствовать, исходя из творчества. И это есть подлинная биография, потому что,  если почитать письма Чайковского, видно, что он очень переживал за состояние своего желудка...и такое впечатление, что Чайковский не столько писал музыку, сколько выяснял, какие же лекарства ему принимать, чтобы жить дальше.

-Это, кстати, тоже хотела спросить. Как он с таким характером был настолько прогрессивным «музотворцем», как ему это удавалось?

-Потому что он гений, живущий в двух измерениях. Первое – земное, как Пушкин писал, «меж детей ничтожных мира быть может  всех ничтожней он...». Но у гения есть и другое – у него связь с божественным. Поэт в обычной жизни может быть хуже других, меньше других, ниже других. И желудком страдать. Но у него есть родимчик, по всей системе. И этот родимчик открыт на космос. На высшие знания, высший  пилотаж, высшие постижения. Вот они-то и дают нам, и считывают подлинную информацию о том, кто мы такие и зачем мы здесь. Мы живем телом и душой. Вот тело – оно так живет, оно мыслит, его надо кормить. Вот так врачи советуют, такие-то таблетки принимать в таком-то возрасте. А дух – ему не нужны таблетки. Для него таблетки – это Хоральные прелюдии Баха...

-А как Вы это узнаете – какое-то откровение свыше? Эту внутреннюю жизнь композиторов?

-Если я скажу, что это откровение свыше – я поступлю так, как поступают те, кто сейчас зомбирует миллионы людей. Это, конечно, откровение свыше. Но у нас с ними немного другой Бог, понимаете? Я за ним не хожу туда, куда все ходят.  Когда-то Бог говорил о Храме человеческого духа, о главном Храме. Вот этот Храм он собирался строить. А люди поняли превратно и решили сносить богатство в этот дом, и чем больше там будет золота и парчи, тем больше там Бога. А Бог там, где Дух. Вот поэтому, если говорить о том откровении, то да, наверно. А если об этом – ни в коем случае. Никакого отношения к этому не имеет...

Беседовала Ирина ШЫМЧАК

Полную версию статьи и другие материалы  читайте

в апрельском номере газеты "Музыкальный Клондайк"