Новости |
Глазунов, Шостакович, Плетнёв...
Что и говорить, соскучились меломаны столицы по Российскому национальному оркестру. Шутка ли – два месяца оркестр гастролировал, сначала в Америке, затем в Швейцарии, радуя местных любителей классики. Мы же только читали заголовки – «Российский национальный оркестр отметил 25-летие концертом в Карнеги-холле», «Гастроли Российского национального оркестра в США: абсолютный триумф», «И вновь европейские гастроли»… Приятно, конечно, что один из лучших российских оркестров столь высоко ценится в мире, но и нам хотелось бы слушать его почаще. И вот, первое выступление РНО на родной земле состоялось 27 марта в Большом зале (с Массимо Дзанетти на открытии Седьмого фестиваля Мстислава Ростроповича), и об этом мы уже писали. Сейчас же хочется рассказать о событии, произошедшем с непосредственным участием художественного руководителя и главного дирижера оркестра Михаила Плетнева. Ибо, как я уже поняла, РНО хорош всегда, но только с Михаилом Васильевичем он становится собой.
Итак, первое настоящее выступление оркестра после длительного отсутствия в Москве произошло 9 апреля в Концертном зале им.П.И.Чайковского. Программа – как всегда у Плетнева, загадочно-концептуальная. Впрочем, загадочна она только на первый взгляд и только для нас, непосвященных: Седьмая симфония Александра Глазунова и Десятая симфония Дмитрия Шостаковича оказались в ней далеко не случайно. Но одно неоспоримо и не требует доказательств: Плетнев – просветитель с большой буквы, постоянно вытаскивающий на свет божий забытые или редко исполняемые произведения, заставляющий нас содрогаться от эмоций и обнажать душу перед этой музыкой. Так было и в этот раз. Когда через некоторое время после концерта удалось как-то собрать мысли, пришло ясное понимание, что сочетание Глазунова и Шостаковича в одной программе было продуманным и абсолютно логичным. Пасторальная симфония учителя – в первом отделении, трагическая Десятая его ученика – во втором. Приношение Плетнева одному из своих любимых композиторов (не секрет, что к Шостаковичу у Михаила Васильевича отношение особое).
Седьмая симфония Глазунова не часто гостит на сценах наших концертных залов. Да и вообще, положа руку на сердце, скажите честно, когда вы в последний раз слушали произведения этого мастера русского симфонизма? Не особенно жалуют его наши оркестры, хотя «лирико-эпический» симфонизм Глазунова привлекает стройностью, многозвучием и разнообразием оркестровой палитры. Однако Седьмая симфония идеально вписалась в программу концерта, по контрасту оттеняя Десятую Шостаковича. Обе созданы в XX веке, глазуновская – в самом его начале, когда мир с надеждой и любопытством заглядывал в будущее, может, поэтому она столь идиллична и светла, Шостакович же создал свой шедевр в середине, когда все человечество приходило в себя после ужасов Второй мировой…Между ними – полвека, вместившие трагизм двух мировых войн, всех русских революций, массовых убийств, разрухи, террора и концлагерей.
Видимо, ощущая на себе груз этих эмоций, музыканты РНО вышли на сцену сосредоточенные, со скорбными лицами. Маэстро Плетнев скромно занял место за пультом, и в зал полетел звук, чисто «рновский», я бы сказала, именно тот звук, которого так не хватало на московских площадках за все время отсутствия оркестра в Москве. Говорят, у настоящего оркестра – свой звук, выработанный годами, а если еще и дирижер много лет пестует оркестр – звук этот узнаваем, как почерк. Звучание Российского национального не спутаешь ни с каким другим, хотя бывает, что под руководством «чужих»дирижеров оркестр не раскрывается до конца, не отдает себя… Аристократизм – с одной стороны, глубочайшая эмоциональность – с другой. Впрочем, не будем писать трактат на тему звучания РНО, а заметим лишь, что в этот вечер оркестр был тем самым РНО, который мы любим.
Седьмая симфония – классичная и цельная по композиции: аллегро, анданте, скерцо и финал. Глазунов, прекрасный симфонист, выстроил ее идеально, а третья часть и вовсе считается лучшим образцом скерцо в русской музыке. При кажущейся простоте и мелодичности симфонии Глазунова надо уметь слушать – они одни из самых сложных по восприятию и интерпретации. Плетнев же преподнес все это пасторально-славянское великолепие с такой энергетикой и мощью, что о пасторальности и речи быть не могло.
Первая часть, с ее дивной русской напевностью, простой, ясной прозрачностью и игривыми напевками деревянных духовых ввела публику в состояние приятной эйфории. Вторая же часть, начавшись с суровой, торжественно-величавой темы, впечатлила блистательной работой духовой группы, и медных, и деревянных – впрочем, в РНО каждая группа хороша. Третья, то самое скерцо, промчалась над КЗЧ, увлекая за собой затейливой и звонкой красотой. Роскошный полифоничный звук, отточенность каждой фразы, глубочайшая эмоциональная наполненность и выразительность исполнения в очередной раз заставили задуматься – как такое возможно? Нет на сцене отдельных оркестрантов, есть – музыка… Широта, распевность знаменных мотивов, удаль народных плясок, лиричность и щедрость русской души, победный зов труб и резкие вскрики пикколо, изумительные струнные и ошеломляющее мощью тутти! «Богатырский» финал, в котором слились совершенно разные, несочетаемые на первый взгляд, вещи, ошеломил так, что к Десятой Шостаковича мы были готовы идеально.
И вот, после антракта, Десятая Шостаковича. Удивительно, но за последний месяц именно это гениальное творение гениального композитора исполнялось в Москве три раза! Как раз в этот вечер в Светлановском зале Дома музыки Десятая звучала в исполнении НФОР, за пультом которого был Александр Сладковский (еще один поклонник Шостаковича), а месяц раньше Сладковский представлял Десятую Шостаковича здесь же, в КЗЧ, с симфоническим оркестром Республики Татарстан (об этом мы тоже писали).
Так почему из пятнадцати симфоний Шостаковича Плетнев выбрал именно эту? Ответ на этот вопрос мог бы дать только он сам, но, как известно, разговорчивостью и общительностью Михаил Васильевич не отличается. Впрочем, так ли уж это важно. Важно другое – каждый раз, создавая свои программы, включая в них то или иное произведение, Плетнев заставляет нас задуматься о смысле жизни. Пусть это звучит банально, но это факт. У Михаила Васильевича ничего не бывает просто так.
Любые слова будут блеклыми по сравнению с тем, что мы испытали и услышали в этот апрельский вечер. Ибо Плетнев сотворил с нами такое, что словами передать невозможно. Смею утверждать, что более сильного и «шостаковического» исполнения Десятой симфонии, пожалуй, в наше время не существует (хотя каждый дирижер считает себя обязанным пройти через ее горнило). Говорят, раньше Мравинский лучше всех ее исполнял. Не могу судить – увы, не застала…
Плетнев вскрыл эту музыку, пропустив ее через себя так, что каждый фрагмент Десятой проникал в нас, неумолимо неся послание Шостаковича. У каждого, в тот момент сидящего в зале, возникли свои видения. То, что они возникли, и заставили сопереживать великой музыке, тому, что в ней было мудро закодировано гением Шостаковичем, не подлежит сомнению. Кому-то мерещились дьявольские штучки и полузамерзшие трупы, кому-то – пляска смерти, кому-то – гигантские мухи и чудовища…В общем, каждому – свое. А музыка, захлестнувшая нас всех сумрачной красотой и величием трагизма, плыла со сцены Зала Чайковского, врываясь в сознание леденящим вихрем эмоций. И этот вихрь подхватил, швырнул в небеса, а дальше… ты летишь в самом центре этого тайфуна, зажмурив глаза, со всех сторон слышишь дикий вой, сердце замирает от страха, восторга, высоты и пропасти неизвестного и вот-вот разорвется от бешеного стука, и страшно открыть глаза, но ты открываешь, и тебя пронзает эта несущаяся под тобой земля, ее безумная красота, такая далекая, такая сияющая мириадами огней, такая бесконечно родная, но жесткая, как неизбежность.
Тревожно-мрачное вступление контрабасов (великолепная группа Рустема Габдуллина!), подхваченное томительно-прекрасными волнами скрипок, ведомых Алексеем Бруни, постепенное нарастание скорбной темы, переходящее в стон, и яростная вакханалия деревянных духовых (ах, Максим Рубцов и Ольга Томилова!), усиленная гневной медью (спасибо Владиславу Лаврику), создали страшный ландшафт безысходности. Каждая группа – невероятна: смотришь на них – и кажется, вот-вот задымятся все инструменты! И эта великая мощь сливается в грандиозное, уносящее тебя за границы разума тутти. Пауза. Конец первой части. Плетнев застывает на пару минут перед тем, как резко, безжалостно встряхнуть этой субстанцией ужаса.
Вторая часть барабанной дробью стучит в сознание, вырывая его из жуткого мрака, сумасшедшими темпами скачет ритм, музыканты, в едином порыве стремительно и страстно проживая это буйство звуков, кажется, не выдержат и взорвутся. Как они это вынесли, уму непостижимо. Но разрыв реальности Плетнев нам обеспечил. Практически неподвижная фигура в самом эпицентре клубка эмоций, мастерски, скупыми жестами управляющая этой живой материей, вызывает шок. Как такое возможно? Риторический вопрос…
Вкрадчиво начинается третья часть, тема-монограмма, тема-автограф, тема-признание в любви. Струнники снова изумительны – звуки скрипок, как нервная исповедь больной души – какое-то совершеннейшее проникновение в Шостаковича! Повторяющийся мотив – D-Es-С-Н нарастает…И оглушающий зов валторны победно парит над притихшим залом. Словно трубы Страшного суда зовут и зовут, неумолимо приближая день расплаты. А пиццикато струнных тревожат, скачка продолжается, печальный гобой ведет за собой, и снова разгул струнных, виолончельная группа поражает страстью (ох, Александр Готгельф! а Светлана Владимирова..). Рычащее тутти зашкаливает, кажется, эта волна сейчас вынесет нас из Зала Чайковского сметающей все на своем пути мощью. Но вдруг успокаивается – снова и снова D-Es-С-Н, звук истаивает и приходит финал. В рокот контрабасов врывается нежное соло гобоя, словно плач по невозможному счастью (духовые вообще были выше всех похвал). И неожиданный переход в мажор. Никакой усталости от предыдущих тяжелых тем, словно и не было этой изматывающей душу тоски и хмури. Но Плетнев не был бы собой, если бы все оставил так однозначно. Эта кажущаяся легкость – словно усмешка Дмитрия Дмитриевича, щедро, но в меру приправленная злой иронией Михаила Васильевича. Оглушающий финал и - шквал аплодисментов. Публика очнулась и начала приходить в себя.
Сфокусировавшись на иносказании, которым так филигранно владел Шостакович, Плетнев создал свое видение Десятой, чуть-чуть впустив нас в мир гения, но выйти оттуда ох как нелегко. Перед нами открылась бездна, неумолимо манящая в свою таинственную зияющую воронку, и так хочется сделать еще один шаг…Но, насколько известно, в этом сезоне Плетнев и РНО Шостаковича больше не исполняют. С 20 мая Российский национальный снова покидает нас – в этот раз оркестр едет во Францию, Германию и Венгрию. Свое место за пультом Михаил Васильевич уступит Александру Сладковскому, а сам – везет же европейцам! – вернется к роялю…А нам остается ждать следующего сезона. Как-никак, 25 сентября будем отмечать 110-летие со дня рождения Шостаковича, и, надеюсь, это знаменательное событие позволит нам чаще слушать шедевры сумрачного гения XX века.
Ирина Шымчак
Фото автора
Анонсы |
-17.12.24-
-20.12.24-
-04.02.25-
-07.06.25-
-14.06.25-