Симфонический оркестр Московской консерватории (художественный руководитель Вячеслав Валеев) 22 мая представил в родных стенах эксклюзивную программу из музыки Сезара Франка, Ференца Листа и Камиля Сен-Санса. В этот вечер коллективом управлял главный дирижер Ростовского симфонического оркестра Антон Шабуров, также присоединились солисты Александр Ключко (фортепиано) и Рубин Абдуллин (орган).

Участники оркестра — студенты учебного заведения, для которых выступления в нем являются необходимой практикой. Но по уровню игры СО МК не уступает более именитым, маститым московским коллективам.

В майскую программу вошли Третья симфония Камиля Сен-Санса, симфоническая поэма «Проклятый охотник» Сезара Франка и Второй фортепианный концерт Ференца Листа. Их предварительно подготовили ассистенты дирижера — студенты факультета симфонического и хорового дирижирования Михаил Калицкий, Максим Бетехтин, Никита Точилкин.  Объединяющей весь концерт личностью стал Ференц Лист — ведь в произведении Франка весьма слышно его влияние, плюс являющийся основным в нем мотив скачки заставляет вспомнить «Мазепу» венгра. А Третья симфония Сен-Санса, кроме использования принципов монотематизма, характерных для творчества Листа, посвящена автором своему коллеге-композитору.

«Внутри нашей программы возникает концепция поиска Бога через отрицание в “Проклятом охотнике” Франка, проживание земного и возвышенного во Втором концерте Листа и, наконец, обретение божественного в Третьей симфонии Сен-Санса», — объясняет идею концерта Антон Шабуров.

Симфоническая поэма «Проклятый охотник» Сезара Франка основана на литературной балладе Готфрида Августа Бюргера. По сюжету гордый рейнский граф отдает предпочтение охоте вместо молитвы. Он мчится по полям на коне, топча их, в гневе убивает пастуха. Но внезапно остается в одиночестве. Он пытается трубить в рог, но ему отвечает только страшный голос: «Так будь же вечно преследуем адом, дикий святотатец!»

Адское пламя вспыхивает вокруг графа, и он несется прочь в ужасе. С тех пор герой скачет вечно по Земле, преследуемый дьяволом.

Музыка Франка не столь подробно рисует-описывает синопсис первоисточника, но ее картинный, более чем образный характер крайне впечатляет. Начинаясь валторновыми перекличками (соло — Арина Филипенкова), символом охоты, она переходит в светлую тему у струнных, к которым присоединяется колокол, создавая картину благостного церковного покоя. Ну а основная и крайняя часть поэмы посвящена той самой скачке охотника. В интерпретации Симфонического оркестра Московской консерватории под руками Антона Шабурова она приобретала особо экспрессивный, дьявольский, агрессивный характер. А в середине сочинения — детально выписанная композитором картина фантастического леса, пугающего графа. Эффектное, тревожное тремоло струнных, на фоне которого тромбоны и туба провозглашают мотив проклятия, звучит захватывающе, хотя никакого новаторства здесь нет — подобные оркестровые средства зловеще-сказочных образов были применены еще Карлом Вебером в «Вольном стрелке». Пусть не суперэксклюзивную, но весьма самобытную и очень характерную музыку Франка в этом сочинении Симфонический оркестр Московской консерватории передал более чем эмоционально ярко, выпукло, с вниманием к деталям: она точно заслуживает того, чтобф звучать сегодня.

Во Втором фортепианном концерте Листа к коллективу присоединился известный пианист Александр Ключко. Особенность сочинения — в том, что партия рояля здесь находится наравне с оркестровой, а подчас и «под» ней. Оттого произведение воспринимается весьма синкретично. Двадцать минут звучания вмещают в себя целый спектр эмоций: Концерт по своей структуре одночастен, и эпизоды очень быстро сменяют друг друга. Начинаясь с музыки мечтательного, романтического плана, предвосхищающей тристановские «аккорды томления», кларнет соло (Никита Карасев) плетет красивейшую, изысканную тему под арпеджио фортепиано. Далее уже на тончайшие кружева верхнего регистра, которые у Александра Ключко звучали так, как нужно — нежно, лапидарно, мягко, наслаиваются валторна (Леонид Кравченко) и гобой (Дэниел Бхатти). Последующие эпизоды включают в себя тему горделиво-императивного характера (октавы, аккорды в басовом регистре у фортепиано с форшлагами, пунктирным ритмом у Ключко слушались особенно грандиозно), чувственное соло виолончели (Варвара Буркова), материал скерцозного плана (переклички фортепиано и деревянных духовых) и, наконец, финальный блестящий марш.

Здесь стоит сказать про роль Симфонического оркестра Московской консерватории, который поразил стопроцентной синхронностью с солистом. Особо примечателен был, например, момент, когда солирующий гобой (Дэниел Бхатти) дублировал параллельно с фортепиано одну и ту же тему — и он был исполнен один в один!

Грандиозная мощь «низов» фортепиано противопоставлялась у Александра Ключко ажурному, воздушному звучанию верхов. И там, и там музыкант был убедителен, а технических трудностей для него, казалось, не существовало: все каденции, сольные фрагменты были исполнены не просто блестяще-виртуозно, а именно что филигранно.

Третья симфония Сен-Санса, занявшая все второе отделение, стала идеальным финальным аккордом вечера.

«Несмотря на кажущуюся легкость музыки композитора, количество мелких деталей в ней не уступает ни Малеру, ни Рихарду Штраусу. Российским оркестрам и дирижерам непросто играть французов», — говорит Михаил Калицкий, готовивший произведение к исполнению коллективом.

У оркестра эта симфония предстала сочинением, наполненным христианской идеей. Эта трактовка повествовала о приходе каждого человека к Богу, о борьбе между светом и тьмой. Именно религиозные черты были подчеркнуты в интерпретации: дирижером выделялись баховские аллюзии во второй части, когда у оркестра начинала звучать чуть ли не баховская фуга, часто встречающиеся в его духовных произведениях фанфары. Тема молитвы, возникающая в первой части, торжественно, величественно пронизывала финал: здесь она уже приняла экстатический характер. Барочным ассоциациям, несомненно, способствовал орган, звучавший у Рубина Абдуллина особенно отрешенно и совсем не по-мирски. Контрастом ему воспринималось солирующее фортепиано в четыре руки (Михаил Калицкий, Петр Яновский) в скерцозном эпизоде второй части: через блестящие, рассыпающиеся брызгами шампанского пассажи оно сообщало легкость и французское изящество настроению симфонии в этот момент.

Именно стиль музыки оркестр ощутил невероятно тонко — умеренный драматизм сочинения им был передан сполна, так же, как и его духоподъемный характер.

«В Третьей симфонии для меня важнее всего ее автобиографичность. Всегда поражало то, что Сен-Санс, которому на момент создания этой музыки было пятьдесят лет и которого впереди ждали еще более тридцати лет жизни, трактовал данное сочинение как итоговое, едва ли не прощальное. Известно, что в нем он стремился отобразить разные периоды своих творческих поисков и собственную эволюцию как композитора. Если очень упростить смысл Симфонии, то это такой путь от виртуозных фортепианных пассажей в скерцо к возвышенным религиозным гимнам, славящим имя Господне языком полифонии Баха и Генделя в финале, но с позднеромантическим размахом. Поэтому для меня важно и интересно, что происходит в этом произведении до конечного апофеоза. Вот эта непростая, тернистая и извилистая дорога творческой личности, неизбежно наполненная сомнениями, разочарованиями и ошибками, в результате она выводит к Свету», — поделился своим видением произведения маэстро Антон Шабуров.

Филипп ГЕЛЛЕР
фото автора