Две мировые премьеры, два редко исполняемых сочинения и концертная версия популярного балета. Так в Московской филармонии завершился первый сезон цикла «Весь Стравинский» – проект, поставивший целью исполнить все опусы композитора в хронологическом порядке. «Стравинский – это персона, музыку которой нужно исполнить от “а” до “я”, – считает автор цикла и ведущий Ярослав Тимофеев. – Это изобретатель музыки XX века. Все последующие авторы у него учились и что-то перенимали. Это не просто замкнутый монографический цикл про одного композитора, а цикл про понимание музыки как таковой: если мы познаем Стравинского во всей полноте, откроется много смежных комнат».

Музыку молодого Стравинского представили молодые же музыканты – Российский национальный молодежный симфонический оркестр (совпадение, пожалуй, символичное). За пультом – Филипп Чижевский, дирижёр, который, по собственным словам, ещё с детства полюбил контрастную музыку: от Пёрселла до современников. Такой подход оказался очень кстати в обширной программе.

Вступительное слово Ярослава Тимофеева предстало в фирменной манере лектора: рассказ включил и анекдоты, и профессиональную музыкальную терминологию. Однако в этот вечер программа выдалась настолько уникальной, что ведущий выступил и в роли слушателя, спустившись в партер.

Из зала он пожелал услышать два премьерных сочинения: арию Шакловитого из оперы «Хованщина» Мусоргского в оркестровке Стравинского, а также заключительный хор, написанный Стравинским для парижской постановки «Хованщины». Баритон Дмитрий Чеблыков во время пресс-подхода отметил особенности партии Шакловитого при такой оркестровке: «Фактура прозрачная, мы ощущаем, что действие происходит под покровом тьмы. Поэтому и голос должен звучать очень таинственно. Мы не услышим такого в других редакциях: в них эта ария скорее героическая».

Певец в оперном фрагменте звучал, с одной стороны, сурово, с другой – сентиментально-скорбно, нередко при полном молчании оркестра. В кульминационных моментах особенно выделились тембры духовых: печальный монолог кларнета и взволнованная, диссонантная, резковатая медь. Заключительный хор «Хованщины» стал сгустком тревожного предчувствия неотвратимого: смиренные распевы, напоминающие знаменное многоголосие, перебиваются многочисленными оркестровыми тремоло. Филипп Чижевский в беседе перед концертом обратил внимание на необычный гармонический язык обеих партитур: «Эти оркестровки очень графичные. В них мы узнаём Мусоргского, но там есть моменты терпкости, непривычные гармонии, которые очень хорошо слышны».

Особенно приятным моментом в работе с этими сочинениями дирижёр считает широкие возможности для интерпретаций: «В этих двух оркестровках Стравинский оставил пустоты и незаштрихованные пятна. В них сохранены моменты, не до конца намеченные в эскизах. Интересно, когда есть каркас, и какие-то вещи можно додумать самому». Но наряду со свободой, оставленной композитором в оркестровках Мусоргского, в программе нашла воплощение и строгая выверенность нотного текста, часто присущая письму Стравинского.

Таким оказался балет «Петрушка», прозвучавший во втором отделении. Исполнение представило квинтэссенцию лучших находок Стравинского в русский период. Контрастные эпизоды калейдоскопически сменяют друг друга: гудение толпы с оглушающими звонами, эпизоды неуклюжего Арапа с размеренной ритмической раскачкой, механистичные танцы глуповатой балерины.

Сенсацией стало исполнение символистских произведений: апокалиптичная кантата на стихи К. Бальмонта «Звездоликий» и полные ностальгии Два стихотворения П. Верлена. Это мистически окрашенные опусы Стравинского, услышать которые можно нечасто.

Третий концерт цикла завершается 1913 годом: совсем немного времени остаётся до главной музыкальной революции XX века – «Весны Священной». Ярослав Тимофеев обратил внимание, что все сочинения программы заканчиваются тишиной. И кажется, что это не случайно. Тишина после первого сезона концертов – словно бы точка с запятой, затишье перед мощной бурей в ожидаемых событиях.

Диана Аксиненко

Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии