Пермский театр оперы и балета провел гастроли в Москве — на сцене Концертного зала имени П. Чайковского они показали две программы. Вечер 27 октября был посвящен музыке Рихарда Вагнера, Рихарда Штрауса и Густава Малера: их вокальные сочинения исполнили Зарина Абаева, Анжелика Минасова, Надежда Павлова и Наталья Буклага, а дирижировал оркестром театра Владимир Ткаченко.

28 октября прошло под именем Белы Бартока. Коллектив представил недавнюю премьеру — «Замок герцога Синяя Борода» композитора в музыкальном обрамлении Валерия Воронова (2022). Столичной публике было явлено полусценическое исполнение — без режиссуры Евгении Сафоновой и костюмов Анастасии Юдиной. От спектакля остался только видеоарт, подобранный самой Сафоновой — он демонстрировался на трех экранах на сцене. А исполнители ролей Юдит и Синей Бороды выступали в строго концертном виде.

Спектакль пермяков абсолютно эксклюзивен — ведь к сочинению Бартока современный композитор Валерий Воронов дописал пролог и эпилог.

Совершенно иной стиль музыки узнается с первых нот —  по инструментовке чувствуется, что фрагменты, созданные Вороновым, написаны в наше время, хотя и вдохновлены стилем венгерского автора.

Сам композитор говорит, что пытался разобрать партитуру Бартока на мельчайшие детали. «Я разложил их на рабочем столе — и собрал заново в новую конструкцию. Я брал микрофрагменты «Замка герцога Синяя Борода»: какие-то увеличивал, какие-то сужал, но так или иначе сочинял из них то, что хотел».

Музыка пролога словно возникает из воздуха, и постепенно набирая обороты, подходит к своей кульминации, чтобы из нее войти в здание оперы. Тогда как эпилог — наоборот, напрямую выходит из последней октавы сочинения и приводит к оглушительному «вскрику» всего оркестра, словно последнему стону мифического Замка…

Евгения Сафонова сделала свой оригинальный спектакль предельно лаконичным: лицо Синей Бороды, сидящего в инвалидной коляске, скрыто под маской, тогда как стоящая Юдит тоже практически обездвижена — однако, ее статичность не исключает внутреннего проживания певицей образа. Но акцент все же здесь — на видео контенте. Можно было бы сказать, что зрители зала имени Чайковского потеряли не так много, но факт заключается в том, что в полноценной версии пермского спектакля картинки демонстрируются на огромном, наклоненном экране, размеры которого позволяют зрителю полностью погрузиться в изображение. В Московской филармонии возможности разместить эту конструкцию на сцене не было, поэтому три отдельных экрана, увы, не смогли подарить те же впечатления, которые возможны при просмотре спектакля в Перми. Тем не менее и тут иногда было страшновато от подобранных видеоиллюстраций, и холодок по спине пробегал. Заброшенные комнаты замка, пустынные ночные пейзажи, труп женщины, органы человека, как будто рассматриваемые через микроскоп — все это провоцирует зрителя на его собственные, глубокие внутренние ассоциации, на погружение в тайны подсознания. Но далеко не все увиденное соответствовало музыке Бартока и ее смыслам — хотя главное слово, конечно, остается за режиссером. Если постановщики хотели создать триллер, о котором говорится не единожды в материалах, посвященных спектаклю, то им это однозначно удалось. Ведь мистическая, загадочная музыка Бартока на это точно провоцирует, а вместе с таким видеорядом и подавно.

Дирижер-постановщик спектакля — специализирующийся по исполнению современной академической музыки Федор Леднев вместе с оркестром театра подошел к материалу бережно и тонко. Очень точно им были показаны как медитативные страницы оперы, так и те, что изобилуют яркими, сильными эмоциями. Партитура Бартока — бриллиант музыкального модерна, она интересна тембровыми решениями, микшированием звучания различных инструментов. Это очень красочно и одновременно гибко написанная опера, где оркестр находится все время на первом плане. Ледневу идеально удалось это продемонстрировать, при этом филигранно сохраняя баланс между певцами и огромным инструментальным коллективом. Интересно и то, что в этой интерпретации можно было расслышать отзвуки давнего прошлого — конечно же, венгерского. Ведь Барток создавал речитативы в своей единственной опере, ориентируясь на национальный народный говор, а в некоторых фрагментах оперы можно четко уловить влияние старинных баллад. Не в каждом исполнении «Бороды» это встретишь, а вот Леднев, въедливый в деталях, не смог пройти мимо этого.

Здесь всего два главных персонажа (Синяя Борода и Юдит), и в данном случае честь их представить выпала Гарри Агаджаняну и Наталии Лясковой. Обе партии написаны для низких, изначально темных голосов — баса и меццо-сопрано, что также придает определенный колорит всей музыке.

Великолепный, фактурный голос Агаджаняна позволял ему беспрепятственно достигать как очень высоких нот, так и впечатлять рокочущими низами. И в самом спектакле, и в этом полусценическом исполнении артист лишен возможности показать образ героя актерскими средствами. И эта загвоздка, с которой Агаджанян блестяще справляется. Ведь все есть в его пении: и загадочность с завораживающей мистикой, и властность, и гипнотизирующая не только Юдит, но и публику сильнейшая энергетика персонажа. Наталия Ляскова рисует свою Юдит очень своеобразно: ее элегантное, благородное по окрасу высокое меццо проникнуто нежностью и всепоглощающей любовью к фантастическому аристократу. Хотя, несомненно, что певице подвластен весь спектр чувств героини: от некоторой наивности, невинности юной девы в начале до трепещущей от ужаса в ощущении погружения в вечность женщины. Голос певицы, несмотря на его лирическую окраску, уверенно брал низкие ноты, которые у Лясковой лишены «мяса», но при этом хорошо озвучены. Ее интерпретация позволяет пересмотреть и оценить по-новому эту партию, которую чаще исполняют драматические меццо-сопрано (вспомним, например, Юдит Елены Образцовой). Ляскова дает своей героине ощущение особой избранности и незаурядности. Её внешность — а она стройная блондинка с ангельским лицом, позволяет по-особенному воспринимать героиню. Ляскова будто сошла со старинных полотен и напоминает средневековую принцессу, которой только и не хватает соответствующего наряда. И если зрителю дано дофантазировать этот образ через свое воображение — то можно сказать, что мы стали свидетелями настоящего открытия, и не только музыкального.

Филипп ГЕЛЛЕР
Фотографии предоставлены
пресс-службой Московской филармонии