Новости |
ФИЛИПП РАЗЕНКОВ: АРТИСТ, ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК, ЖИВАЯ ДУША – ЭТО ГЛАВНЫЙ КОЗЫРЬ ТЕАТРАЛЬНОГО ИСКУССТВА..
Филипп Разенков:
Артист, живой Человек, живая Душа – это главный козырь театрального искусства..
29 мая на сцене «Геликон-оперы» на Новом Арбате завершился II Международный конкурс молодых оперных режиссеров «Нано-Опера». Все три дня в театре царила особая атмосфера – это был настоящий праздник, стремительный и захватывающий, убедительный и радостный. Праздник свежих идей и новых впечатлений. Такой же сочный, как и цвет, сопутствующий ему везде – на футболках, плакатах, логотипе – чистый оранжевый. Призов участникам вручили много, но, пожалуй, один из самых значимых – Приз медиа-жюри – достался режиссёру из Ижевска Филиппу Разенкову. Как ни крути, мнение профессиональных критиков для молодых режиссеров столь же ценно, как и оценки опытных мастеров сцены…
Елена Лащенко, Генеральный директор МК "Арт-Центр Плюс" и ИА "Музыкальный Клондайк", вручает призы от "Музыкального Клондайка" Павлу Сорокину и Филиппу Разенкову
Кстати, Филипп собрал целую охапку призов: ему была вручена III Премия конкурса, его выбрали своим лауреатом Радио «Орфей», Информационное агентство «Музыкальный Клондайк» и Союз театральных деятелей РФ. Чем же молодой режиссёр, второй раз принимавший участие в конкурсе, покорил и жюри, и публику? Ответ мы постарались получить у самого Филиппа (собственно, это и был специальный приз «Музыкального Клондайка» - интервью в нашей газете). Говорили долго, увлекательно и живо. Филипп – отличный собеседник. Впрочем, судите сами.
-Филипп, традиционный вопрос. Ваши впечатления после нынешней «Нано-Оперы». Вы, как участник уже двух, замечаете какое-то различие, прогресс? Или регресс, наоборот?
Жеребьёвка..
-На мой взгляд, получились два совершенно разных мероприятия. Честно говоря, я вообще не хотел участвовать во второй раз, совсем не хотел. Может, внутри меня сидело подсознательное желание взять матч-реванш, но, как-то я себя настраивал – зачем второй раз в одну и ту же воду входить? Это же неправильно. И, на самом деле, если бы не некоторые люди… В частности, Виктория Викторовна Павлова, которая сказала – «Фил, да ты что, давай участвуй!». В итоге я решил – ну ладно, пусть будет, как будет. Отправлю заявку, а там – посмотрим. Ну, а когда взяли, решил - наверно, стоит. Такая же история была и с Пашей Сорокиным, моим однокурсником, и Жора Дмитриев решил второй раз участвовать. На самом деле, сложно мне судить о разнице, потому что моё впечатление абсолютно субъективно. Первый конкурс почему был более экстремальный? Все шли в первый раз, все шли вслепую и за счёт этой слепоты совершали огромное количество каких-то интересных, на мой взгляд, ошибок.
Первый день второго тура, Филипп ставит сцену из "Евгения Онегина"
Первый конкурс был очень полезен для каждого из участников, потому что, мне кажется, вылезло очень много проблемных вещей. Проблемных, я бы сказал, в целом в режиссуре. В плане направления – куда мы идём, и где мы завтра окажемся. Мы вообще не ожидали, что жюри на первом конкурсе начнёт с нами говорить: ребята, а где работа с артистами? Мы, как многие новички, думали, что главное – кто круче друг перед другом «выпендрится». Это было искренне видно у всех участников, все напролом друг перед другом красовались, петушились, и в этом была своя какая-то прелесть.
Я на своём примере расскажу, что, когда я после первого конкурса общался с Вальдемаром Домбровским, который в этот раз не приехал (это генеральный директор Варшавской оперы), и с Неэме Кунингасом, они мне сказали: «Филипп, ты после первого дня шёл у нас первым номером. Но что ты сделал потом? Всё испортил». А было следующее. В первый день, в работе над арией, я был самим собой. Работал так, как привык работать. Ко мне подошли несколько моих знакомых, солисты, режиссёры, то есть люди из театрального мира, и сказали – «Филипп, что ты делаешь? Это же скучно! Ты посмотри, как некоторые зажигают…В опере нужно шоу. Давай, ты же можешь!». И я попался в эту ловушку. А это как раз то, чем сейчас страдают многие молодые оперные режиссёры, которые только что закончили вуз и думают в первую очередь о том, а как нам заявить о себе, чтобы мы запомнились? Это очень опасная штука, когда ты начинаешь изменять самому себе и ищешь искусственные формы, средства, для того, чтобы понравиться публике. Это самое страшное, когда ты теряешь себя. Публика ведь очень разная. Или начать заниматься подражательством. Это опасная стезя.
Финал с участием солистов и хора "Геликон-оперы", сцена из "Бала-маскарада" Верди
Чем я очень благодарен своему учителю Дмитрию Александровичу Бертману, так это тем, что он всегда нам говорил: «Ребята, вы должны найти себя». Потому что первые курсы ГИТИСа мы занимались одним – мы подражали нашему мастеру. Мы наперегонки с однокурсниками состязались – а кто из нас круче. И я помню, как Дмитрий Александрович дал нам задание, посмотрев на весь этот кошмар: «Ребята, а давайте-ка вы будете ставить «Евгения Онегина» по Станиславскому». Это был шок, мы восприняли это в штыки! Какой Станиславский? Кто это такой? Дмитрий Александрович, Вы о чём вообще? На самом деле, это стало поворотным моментом – в голове что-то повернулось. И это была, наверно, самая важная работа…А потом он нам сказал: «Ребята, вы разлетаетесь, всегда заходите в гости с вкусным тортом, буду очень рад вас видеть, но – ищите себя и не занимайтесь подражательством!». Это очень важная вещь, и в этом плане «Нано-Опера» тоже очень важная вещь, потому что она, как рентген, высвечивает твои проблемные места.
Финал с участием солистов и хора "Геликон-оперы", сцена из "Бала-маскарада" Верди
С одной стороны, может быть, это конкурс не на сто процентов объективный, ну, как детектор лжи. Бывает так, что на детекторе лжи человек говорит правду, но не может справиться с волнением, и детектор покажет, что он лжёт. То же самое здесь. Многие режиссёры «горят» на том, что в публичном пространстве, в экстремальных условиях не в состоянии взять себя в руки. Это тоже проблемные точки, потому что режиссёр должен быть готовым к любым ситуациям, выглядеть убедительно, даже если говорит полную чушь. Поэтому это очень важный конкурс с точки зрения обнаружения твоих проблемных профессиональных мест.
Филипп Разенков на церемонии награждения, Москва, 29 мая 2015 г.
В этом плане я, конечно, понимал, что, идя второй раз в качестве участника, имею большую фору. Я это честно понимал. Но, с другой стороны, я также понимал, что не имею права на ошибку: раз уж я иду, то просто обязан показать себя лучше, чем в тот раз, иначе зачем? Плюс ещё, мне очень импонирует отношение Дмитрия Александровича к своим ученикам-участникам: он не прощает им ничего! С одной стороны, можно конечно, обидеться, бывает сложно – ты ждёшь как бы от отца ласкового слова, ан – нет! К сожалению, в этот раз так сложились обстоятельства, что нам не удалось подробно разобрать, поговорить, но, я думаю, ещё удастся. Когда я подошёл к нему буквально на одну минутку, первое, что он мне сразу сказал – «Что ты делал? Ты с ума сошёл?».
-Это после первого тура?
-После всех туров, во время конкурса он с нами не общался. Он это сказал на примере первого тура. От него это слышать ценнее, потому что он мог сказать – «Филипп, молодец, всё очень хорошо». И я очень благодарен ему, что он своим ученикам не прощает ничего, требует по максимуму. Это стимулирует.
Дмитрий Бертман обращается к участникам перед началом конкурса
-Кстати, накануне «Нано-Оперы» Дмитрий Александрович мне пожаловался, что «молодые режиссёры почему-то не любят работать с артистом. Они строят концептуальный театр, и для них актёр является как бы средством, инструментом». Вы выделились именно тем, что стали работать с актёром. Особенно это было заметно в первом туре, в постановке сцены с Татьяной в «Онегине». И затронули этим медиа-жюри. Это ваш метод?
-Мы часто видим это и в драматических театрах, причём бывает до того обидно: вот сцена доведена почти до кульминации, и режиссёр, и артист буквально взяли меня за горло…У меня уже комок стоит в горле, и нужно просто дать паузу мне это переварить, прочувствовать…Нет, вдруг включается какая-то громкая музыка, и начинается шоу. И это раздражает. Да, работать с артистом нужно. Но я не мог не работать с артистом. Для меня одной из главных задач было доказать, и в первую очередь себе, что я усвоил какие-то уроки. Понятно, что третьего конкурса для меня уже не будет. Я не вижу в этом никакой необходимости, потому что второй конкурс для меня сработал, как доказательство усвоения ошибок первого. И для меня это ценно, для моего опыта. Что-то получилось, что-то – нет. Ребятам, которые участвовали в первый раз, было конечно, гораздо сложнее. Но я знаю, что среди них есть очень талантливые люди, достаточно опытные, которые погорели на том, что не справились где-то с эмоциями, а где-то немножко не поняли, вот как я, например, на первом конкурсе, что от них именно требуется.
Участники II Международного конкурса молодых режиссёров "Нано-Опера" на церемонии награждения
-Филипп, в прошлый раз Вы получили приз – стажировку в Большом театре в Варшаве и работали ассистентом режиссёра на постановке Пендерецкого. Какой опыт оттуда вынесли?
-Опыт колоссальный. На сегодняшний день это вообще мой единственный опыт какой-то работы за пределами нашей страны, а тогда это был невероятный подарок.
-Чем Вы там занимались?
-Это был юбилей Пендерецкого, 80 лет ему исполнялось. Проходило много торжественных мероприятий, но постановка его оперы «Дьяволы из Лудена» (или «Луденские дьяволы», или «Devils from Luden») стала главным событием. В Варшаве сделали перенос этой оперы, написанной Пендерецким в первой редакции в конце 60-ых годов (потом он делал различные дополнения, редакции), поставленной три года назад в Датской национальной опере английской командой во главе с маститым Китом Уорнером. У него был ассистент-англичанин, был ассистент-поляк, который работал в основном переводчиком с английского на польский, и ещё ассистент-я, из России. Откровенно говоря, от моего присутствия или отсутствия ничего бы не поменялось. Но для меня это, конечно, был очень важный опыт – увидеть, как вообще там построен весь театральный процесс. Ну, что тут можно сказать…Процесс был построен совершенно! Постановку разбили на два этапа. Я приехал на май-июнь, это пять недель. Потом лето – перерыв. И ещё четыре недели в сентябре. На начало октября была назначена премьера. Я был от и до на всём постановочном периоде, на каждой репетиции – это феноменально… Да, я понимаю, что некоторые из солистов уже участвовали в первой постановке (в основном это главные действующие лица), но для меня это было удивительным. Как? Это же Пендерецкий! Сложная музыка.
Постановка финального номера
На первой же репетиции у меня «отвисла челюсть»… Два поляка репетировали три часа без перерыва в полный голос! Ясно, что они не всегда так репетировали, иначе бы до премьеры не дожили. Но артисту важно было прийти на первую репетицию – и показать. Не так, как у нас часто бывает в провинциальных театрах, показать себя, кто здесь «народный». А показать, что ты – профессионал. Что я могу, если надо, три часа без перерыва работать в голос без единого слова. Это просто феноменальный профессионализм! Постановочный период шел девять недель. На самом деле, я думаю, они могли бы и за пять сделать этот продукт так же качественно. Всё продумано до мелочей, просчитано вперёд идеально, на весь период. Но я не могу сказать, что эти люди работают, как машины. Нет, мы могли закончить репетицию пораньше и пойти выпить пивка в кафе после репетиции. Все шли – дирижёр, режиссёр, артисты, ассистенты, кто хочет.
Филипп работает с труппой "Геликон-оперы" во время постановки сцены из "Бала-маскарада" Верди
-И не было такого разделения, что артисты отдельно, а постановщики – отдельно?
-Не было. Абсолютно вместе. Шли в кафе, травили анекдоты, рассказывали байки. Потрясающая дружеская атмосфера. Я понимаю, что такое внедрить в России с ходу невозможно. У нас другой менталитет и другое отношение к этому панибратству. Вернее, у нас это становится панибратством. А там – начинается репетиция, и тут же ты забываешь, что вчера вы вместе пили пиво, включается профессиональная этика и начинаются абсолютно профессиональные взаимоотношения. Это, конечно, для меня был колоссальный опыт, просто неоценимый, спасибо огромное Вальдемару Домбровскому. Это как-то немножко повернуло мозги и главное – очень захотелось что-то поменять у себя.
Павел Сорокин, Филипп Разенков с призами от Союза театральных деятелей России
-Так получилось, что, когда Вы пришли в Удмуртский театр оперы и балета, он закрылся на ремонт, так что особо сразу и менять-то было негде?
-Да, так совпало…
-Но, пока он был закрыт на ремонт, Вы же работали, не бездействовали. Ездили по стране. Что Вам наиболее запомнилось из этих поездок?
-Когда в прошлом сезоне театр был закрыт на реконструкцию (тот сезон, когда я только пришел, то есть 2013-2014), так получилось, что в начале сезона я съездил ассистентом в Варшаву, в конце сезона участвовал, как ассистент, в постановке «Носферату» Теодора Терзопулоса в Перми. Это тоже интересный опыт, но это отдельная история. А между этими поездками я мотался по удмуртским селам. Это была единственная возможность сохранить труппу – чем-то её занять. Оперный репертуар, конечно, невыездной, единственная возможность – выступать по школам, деревням с концертными программами, музкомедиями, сказками…В общем, со всем тем, что после Варшавы по качеству вызывало у меня ощущение – «волосы вставали дыбом». Но ничего, надо было это перетерпеть.
Ария Валли из оперы "Валли" Каталани , исполняет солистка Государственного театра оперы и балета Удмуртской Республики Юлия Ковалева, автор фото Ольга Шмыкова
На самом деле это было важно, потому что труппа, скажем так, «нагуляла аппетит» по своему зданию, труппа работала, труппа сохранила профессиональную форму, и, самое главное – я был удивлён – как в селе слушают, к примеру, романсы на стихи Пушкина. Насколько искренне и внимательно. И какой может быть контраст с городской школой, насколько они разные. Где-то – хорошо, а где-то – катастрофический уровень культуры детей. Главное, что ты видишь при этом уровень педагогов и понимаешь, откуда это исходит. И всё же, стало понятно – в республике растёт новый зритель. А так, да, собственно, это был чемоданный период. Но мы его пережили. Тут был важный момент, что нам оставили нашу рабочую часть – цеха, гримёрки, без реконструкции.
-То есть у вас оставался доступ к «инструменту»?
-Ну да, и с одной стороны, это плохо, потому что я чувствую, что теперь руки никогда до этого не дойдут, с другой стороны, это важно, потому что мы могли использовать художественный цех как репетиционную площадку и уже заниматься постановкой, например, «Сельской чести», которая стала первой оперной премьерой. Сейчас театр уже открылся, прошла премьера «Лебединого озера», прошла премьера оперы «Сельская честь», вернее, мы назвали её «Amore. Vendetta. Morte» («Любовь. Месть. Смерть»), в первом отделении идут итальянские арии на эту тему – любви и мести, а во втором отделении – «Сельская честь». Потом прошёл большой гала-концерт, посвященный юбилею Петра Ильича, и премьера балета «Чиполино», а со следующего сезона будем активно запускать весь наш репертуар. Открываемся «Аидой», дальше «Пиковая дама», опять «Сельская честь», и премьера «Онегина».
Сцена из оперы "Сельская честь", Альфио - Алексей Исаев, солист "Геликон-оперы", артисты хора Государственного театра оперы и балета Удмуртской Республики, автор фото Ольга Шмыкова
-Хотела уточнить про «Евгения Онегина». Эта премьера – Ваша постановка. Из Станиславского что-нибудь использовали, как Бертман наставлял?
– В любом случае буду использовать накопленный опыт. Но это, скорее, бессознательно. Сознательно я ничего брать не буду, хочется сделать что-то своё. Так или иначе, когда мы ставили «Онегина» по Станиславскому, мы же, безусловно, копались. И формировалось отношение к персонажу, которое пока и осталось в основе своей таким же. Хочется сделать интересный спектакль, тем более столичные критики проявили неожиданный интерес, а для меня это очень важно. В Ижевске, к сожалению, огромная проблема с профессиональной музыкальной критикой. Это этапный для театра спектакль – «Онегин». Хочется показать его столичным профессионалам, получить профессиональную оценку, а для этого надо постараться.
С Д.А.Бертманом на фестивале «Биргитта» в Эстонии
-Дмитрий Бертман – один из Ваших учителей, и думаю, что время, проведённое с ним в стенах ГИТИСа, запомнилось Вам очень хорошо. Что самое важное для себя Вы вынесли из общения с Дмитрием Александровичем?
-Скажу банальной фразой: надо любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Это, пожалуй, самое главное, что мы вынесли от него. Понимаете, режиссёр, вернее, человек, который решил заниматься этим делом – это человек, в котором сидит тщеславие, как некая болезнь. Это безусловно. Поэтому, наверно, театр – это средство самопознания, а главное, с чем мы боремся – это тщеславие. Побороть (хотя нет, «побороть» – сильно сказано) это невозможно, но, по крайней мере, осознать это, как проблему, как заболевание. Он дал нам возможность это осознать. Научил нас любить искусство в себе, а не себя в искусстве. Это самое главное. Мне кажется, это очень важная отправная точка, именно тогда, когда ты вылетаешь из университетского гнезда в свободный полёт. Очень многие быстро погорают на том, что не справляются с амбициями, с тщеславием, с гордыней, и театр их с аппетитом сжирает и перемалывает.
-Ваше становление, как режиссёра, только начинается. Давайте вспомним, откуда всё пошло. Вы закончили музыкальную школу по классу фортепиано, затем учились на дирижёра. А стали – режиссёром. Как объяснить столь извилистый путь?
2009 год, Филипп, студент III курса ГИТИС, с отцом, Сергеем Алексеевичем Разенковым, на "Золотой Маске". С.А.Разенков был номинирован за лучшую работу дирижера в опере В.Кобекина "Александр Македонский"
-Я родился в Свердловске, мои родители закончили там консерваторию, мама сама преподавала в консерватории. У нее были очень интересные однокурсницы – Наталья Попович, Вера Давыдова (жена Бражника), мама Феликса Коробова… Потом папа поехал в Челябинск, мама за ним – главным хормейстером. Из Челябинска – в Петрозаводск, потом мы попали в Ижевск. Потом мама возглавила кафедру музыкального искусства в нашем университете, а отец, проработав в Ижевске главным дирижером 10 лет, уехал в Якутск. Сейчас он главный дирижер в Хабаровском театре. Конечно, они очень сильно повлияли на моё решение. Но поначалу я был абсолютным раздолбаем. В школе был круглым двоечником, и любовь к музыке проявилась сначала через любовь к рок-н-роллу. Всякие рок-н-рольные и панковские тусовки – вот с этого у меня началась любовь к музыке. И, как ни странно, я включился буквально в последний год в музыкальной школе, и очень прилично её даже закончил. По крайней мере, как пианист. По сольфеджио были жуткие проблемы. И пошёл в музучилище потому, что больше точно никуда бы не взяли.
-Учиться на дирижёра-то Вы пошли, но стремления встать за пульт не было?
-Не было. Были большие амбиции, и меня уже манила серьезная музыка, плюс ещё уважение к родителям… Я с детства приходил на отцовские спектакли, и, конечно, гордился им. Для меня это была некая тайна. И дирижёр всегда был важнее, чем режиссёр…
-А это вечная проблема – кто на сцене главнее: дирижёр или режиссёр…
Награждение...
-Да. Но уже в процессе обучения в училище я понял, что у меня также дикая страсть к лицедейству, к балагану. Я устраивал перформансы, флэш-мобы на улицах Ижевска и продолжал играть в рок-группе. Моя мама приходила в шоковое состояние, увидев, в каком виде я возвращался домой после этих концертов в 15-16 лет. В то же время я с удовольствием играл Рахманинова. Очень контрастная была жизнь… Могу сказать, что в середине обучения в училище началась дилемма: я понимал объективно, что у меня нет абсолютного слуха, проблемы с сольфеджио, и плюс ещё у меня не было усидчивости. И я задумался в плане дирижёрской профессии, что это – не моё. У меня начался клин в сторону актёрского, и я начал задаваться мыслью, а не поступать ли мне после училища на актёрское? Причём в ГИТИС. ГИТИС для меня ассоциировался, как самое лучшее место.
Вот так и решился: буду поступать туда на актёрское. И тут отец начал со мной говорить. «Слушай, а как же музыка? Именно классическая». Но я понимал, что дирижёром себя не вижу, да и конкурентом становиться зачем? И как-то само собой вдруг вышло. Желание заниматься театром, и в то же время сохранить какие-то лидерские качества (знаете, чтобы быть дирижёром или режиссёром, надо ещё иметь и лидерские качества), желание быть лицедеем и желание быть классическим музыкантом как-то само собой свелись к тому, что папа мне сказал. А сказал он мне, что в этом году набирает курс Бертман. Я не знал тогда Дмитрия Александровича. Это было в 2005 году, ровно 10 лет назад. Папа мне всё объяснил и сказал: «Надо поступать только к нему и только туда». И все мои желания стали органично вставать на свои места. Я стал открывать книжку за книжкой…Акулов, Покровский…. И вдруг начал понимать, что меня туда тянет. Поэтому папа – молодец. Он направил, а дальше как-то пошло.
Георгий Исаакян обращается к участникам после финального тура
-Возвращаясь к теме, кто на сцене главный, вспоминаю пламенную речь Георгия Исаакяна после финальных прослушиваний «Нано-Оперы», в которой он заявил, что должна быть граница между дирижёром и режиссёром, находящимися по разные стороны баррикад.
- Да, помню, и Дмитрий Александрович тогда добавил, что «режиссёр – это единственный человек в оперном театре, который защищает театр».
-Разве режиссёр не должен слышать музыку? Опера – это не просто сценическая драма. Это прежде всего музыкальная вещь, и главное в опере – музыка. Ваша точка зрения на это?
-Я согласен, но всё-таки очевидно, что главный в опере – это композитор. Как ни крути. Дирижёры и режиссёры приходят и уходят. Партитуры живут вечно. Поэтому надо стараться умерять свое тщеславие и понимать свою задачу. Мы – некие передатчики композиторских идей, интерпретирующие композиторский замысел. Конечно, это очень важная вещь – интерпретация. Это даёт возможность жить партитуре, раскрываться с новых точек зрения. Если бы была только одна каноническая версия в плане прочтения, то это был бы не театр. Театр тем и хорош, что мы видим одно и то же произведение в миллионах вариантов, но всё-таки надо понимать, что главный здесь – композитор. С ним можно вступать в спор. Но спор этот должен быть аргументированным, а аргументы должны быть в партитуре. Иначе получается бред. То есть ты вступаешь в свой спор, но не слышишь собеседника.
Бывают такие люди, которые не умеют слышать. Ты им приводишь аргументы, а они, несмотря на то, что противоречат себе, продолжают гнуть свою линию. Не нужно противоречить себе. А, чтобы себе не противоречить, нужно уметь слышать то, что тебе даёт композитор. Тем более, там – просто бездна для фантазий, для вариантов. Всё-таки мы в основном общаемся с партитурами, которые прошли очень неплохую проверку временем и, скажем так, общаемся с шедеврами, с гениями. Это большая честь, и в этом, наверно, и большое счастье нашей профессии – возможность прикоснуться, пообщаться, поучиться у лучших людей человечества.
Дмитрий Бертман
-А оперы наших современников привлекают Вас? Вы бы хотели поставить у себя в театре кого-то из наших молодых авторов?
-Очень хотел бы. Если бы была такая возможность, обязательно каждый год ставил бы какую-то абсолютно новую оперу. Но пока просто нет технических возможностей. Труппа к этому не готова. Пока, к сожалению. И вопрос тоже в финансах. Если удастся наладить какое-то хорошее финансирование…Много «если». А так, конечно, желание огромное. Понимаете, можно по-разному относиться к Дмитрию Курляндскому, как к композитору. Говорить, что это опера, или не опера, и так далее. Но я считаю важным, и это положительный момент, что такие вещи появляются (опера Д.Курляндского «Носферату» - прим.авт.). Это может нравиться или не нравиться. Пусть рассудит время. Но я лично его зауважал. У него своё искреннее видение, он не идёт на компромиссы, и, скажу честно, лично меня какие-то вещи эмоционально трогают. Жена у меня два раза сидела на этом спектакле и получила огромное удовольствие. У каких-то людей это не вызывало эмоций. Но это же индивидуально, субъективно. В любом случае, важно, что у нас появляются такие интересные эксперименты.
Медиа-жюри "Нано-Оперы", подводим итоги
-Как думаете, чем можно привлечь сейчас зрителя в театр? Только ли эпатажными постановками, разрушением традиций или, наоборот, бережным к ним отношением?
-Это такой вопрос, на который однозначно ответить нельзя. Можно ответить хитро и просто: профессионализмом. Стараться делать качественные спектакли. Потому что сегодня – я даже, честно, не ожидал – есть очень большой спрос на театр, на оперу. Даже в таком городе, как Ижевск. Мне тут говорили: «Слушайте, «Сельская честь», которую вы назвали «Amore. Vendetta. Morte» и ещё планируете ставить два спектакля подряд – да мы просто не соберём людей!». Я говорю: «Давайте сначала поставим, а потом посмотрим».
В роли Альфио - солист театра "Геликон-опера " Алексей Исаев, в роли Сантуццы - заслуженная артистка России Татьяна Силаева, автор фото Ольга Шмыкова
В итоге – два абсолютных аншлага. И огромный интерес. Почему такой интерес, мы понимаем: время такое – когда люди сознательно или бессознательно устали от того информационного потока, который на них льётся, очень разного и не всегда приятного. Публика истосковалась по чему-то живому. Опера – это всё-таки экологически чистый продукт. Какая бы постановка ни была, партитура композитора, выдержавшая проверку временем, это глоток свежего, чудесного воздуха. А у нас вокруг атмосфера абсолютного смрада царит. Кинематограф не может удовлетворить этот спрос. Ты можешь смотреть сильно воздействующее на тебя кино дома, но это всё равно не сравнится с тем, когда ты идёшь в театр, где происходит некая мистерия, слияние эмоций. Это совсем другая история. Вот этот момент - если удаётся вдруг наладить этот мост энергетический, который идёт со сцены в зал и откликается, отображается обратно, когда эти токи идут по залу, - в этом сила театра. В этом абсолютно не убиваемая сила театра, и, конечно, именно поэтому жюри «Нано-Оперы» говорило – «работайте с актёром». Артист, живой человек, живая душа – это главный козырь театрального искусства.
Филипп Разенков на репетиции в театре в Ижевске, автор фото Ольга Шмыкова
-Филипп, Вы так молоды. В труппе театра есть и актёры намного старше. Они Вас воспринимают, как главного режиссёра?
-Представляете, как было сложно мне идти в этот театр, я же в первый раз шёл не в качестве главного режиссёра, а ставил «Аиду». Но тоже – с ходу идёшь ставить «Аиду» в театр, где твой отец проработал десять лет главным дирижёром, где, естественно, есть враги, где, естественно, все в предвкушении пира: идёт парень, для них ещё мальчишка, который бегал по театру ребёнком…Но, выдержав это испытание, дальше становится гораздо легче, проще. Я могу сказать, что я доволен. Конечно, я много чем недоволен, но в целом я доволен, потому что вижу в театре очень много единомышленников. Это, конечно, ценно. Для меня предстоящий «Онегин» - это и желание показать нас московской столичной критике, но и не только это. Самое главное – это не подвести тех людей, которые в тебя поверили.
-Сколько человек в труппе?
-Вообще штат театра около 300 человек. Это же театр оперы и балета.
-Ну, а в оперной труппе, с кем Вы работаете непосредственно?
-Если брать солистов, их немало – около 30 человек. Но, конечно, существует большое количество проблем, как и везде, кто, сколько и как работает…Это отдельная болезненная тема. Я вообще против того, чтобы артиста, какой бы он ни был, выгоняли из театра. Надо находить какие-то условия, чтобы артист был театру нужен. Другой вопрос, что должна быть какая-то справедливость, сбалансированность в зависимости от того, кто как трудится. Когда молодой солист, который выходит на сцену каждый день, зарабатывает меньше, чем человек, пусть и заслуженный, который на работе не появляется, это проблема не этих артистов. Это проблема нашей театральной системы.
-Многие театры с этим борются, и страдают от этого.
-Но каким-то удаётся. Значит, есть варианты, есть возможности. Надо стараться. Пока, конечно, у нас есть проблема с наличием такого человека, как театральный менеджер. Ситуация начинает постепенно меняться, но, всё-таки, на мой взгляд, директор должен заниматься хозяйственной, экономической частью. Вот посмотрите на «Геликон»! Там же замечательный тандем. Дмитрий Александрович нашёл великолепного директора, который служит надёжной опорой и поддержкой. Это для меня идеальный пример. К сожалению, мало таких примеров… Мне кажется, театральным вузам нужно подумать, как серьёзнее отнестись к профессии «театральный менеджер». И я тоже ничего в этом не понимаю, иду вслепую, интуитивно, с ходу. Но надо в каких-то вещах разбираться. Кажется, и режиссёрам в вузах тоже надо больше давать на эту тему – вообще про менеджмент. О том, как устроена система именно с точки зрения реорганизации своей работы. В общем, экономически, юридически, как это устроено в западных театрах. Этого не хватает, а это очень важно.
-Сейчас конкретно чем занимаетесь, какими проектами?
-Я всё жду отпуска, но я его, скорее всего, не увижу. Во-первых, я безумно счастлив: нам с Павлом Сорокиным привалило счастье поехать на оперный фестиваль в Мюнхен. А с начала августа у меня начинается постановка «Орлеанской девы» в Уфе. Я даже боюсь об этом говорить, чтобы не сглазить. И ещё нашему театру в юбилейный год Чайковского присвоили имя Петра Ильича. Мы пока не на сто процентов заслуживаем это имя, просто нам помог его юбилей, но это огромная ответственность. И тут ещё упала на меня тоже такая ответственность, что в юбилейный год одна за другой идут постановки опер Чайковского, сначала в Уфе, постановка «Орлеанской девы», а потом сразу у нас в Ижевске «Онегин». Это ведь два абсолютно разных спектакля. Очень хочется и вам, и другим показать и тот, и другой. Было бы интересное сравнение. В общем, конечно, честь гигантская. 22 и 23 сентября должна быть премьера в Уфе. Там еще и команда собралась потрясающая. Дирижер-постановщик – Валерий Платонов, он сейчас там худрук и главный дирижер в Перми, и лауреат «Золотой Маски», художник-постановщик – Эрнст Гейдебрехт, он не нуждается вообще ни в каких представлениях, художник по костюмам – Татьяна Ногинова из Мариинского театра, это один из лучших, на мой взгляд, художников по костюмам в стране. Художник по свету – Ирина Вторникова, тоже признанный мастер, из Ростова, и тут я…Очень ответственно.
-В Ваши планы на будущее входит оставаться в Ижевске?
-Я считаю, что, если уж я начал, то надо довести до конца, завершить какой-то этап. Конечно, это амбициозные планы. Очень важно сейчас понять, как руководство в республике настроено по отношению к театру, и как мы дальше будем жить. Если я где-то буду услышан, то – да. Я постараюсь от себя сделать всё возможное, потому что это мой город, это родной для меня театр. Это театр, которому 10 лет жизни отдал мой отец, и для меня это дело принципа – постараться двинуть этот театр, чтобы о нём узнали побольше в стране. И, конечно, задача сверхамбициозная, сверхзадача – это попасть в программу «Золотой Маски», но я понимаю, что до этого нам пока ещё далеко. Если я буду чувствовать, что мы к этой цели идём, то да, если я чувствую, что как-то вокруг не получается, и ты бьёшься лбом о стену– значит и не надо. Но пока я настроен решительно.
Победители II Международного конкурса молодых режиссёров "Нано-Опера": слева направо Филипп Разенков (Третья премия), Андрей Цветков-Толбин (Первая премия) и Павел Сорокин (Вторая премия)
-По утрам просыпаетесь в хорошем настроении?
-Да, конечно, в хорошем. Это участие в конкурсе придаёт и уже придало заряд сил, уверенности и решимости. И ответственности. Конечно, лестно получить приз медиа-жюри, в котором сидят строгие московские критики. Лестно, но очень ответственно. Я понимаю, что сейчас, когда Валерий Кичин пишет в «Российской газете» - «надо ехать, видимо, теперь в Ижевск, найти время и смотреть его «Онегина», ты сразу понимаешь, что есть какая-то ответственность и перед теми людьми, которые в Москве в тебя поверили, и здесь перед людьми, которые тоже в тебя поверили. Не хочется кидаться громкими словами, хочется просто сказать, что надо стараться сделать своё дело хорошо, и всё.
-Филипп, Вы считаете себя счастливым человеком?
-Да. Я люблю жизнь, я ей очень благодарен. Даже если что-то не получается. Я вообще очень самокритичный человек, и во мне всегда идёт борьба на грани тщеславия и самоедства.
Д.А.Бертман вручает диплом Филиппу Разенкову
-Ну, раз самоедство, тогда признавайтесь, что бы Вы хотели в себе изменить? Или пусть все остаётся, как есть?
-Пусть всё идет своим чередом. Я считаю себя счастливым, потому что чувствую, что жизнь откликается, и даёт тебе огромное количество шансов и возможностей. Причём именно отвечая на твои просьбы. Дальше всё зависит от тебя, как ты распорядишься тем, что жизнь тебе предоставляет. Как можно быть несчастным человеком, когда ты чувствуешь, что окружающий тебя мир к тебе неравнодушен? И ты неравнодушен к нему. В этом, наверно, и есть главная прелесть жизни. Каждый человек хочет чувствовать себя любимым и уметь любить.
-Да, наверно, это самое главное – не оставаться равнодушным. Пока ты чувствуешь это неравнодушие, ты живёшь. Как только ты перестаёшь это ощущать, всё, ты застываешь в развитии. Спасибо Вам, Филипп.
Беседовала Ирина Шымчак
Фото автора, из личного архива Филиппа Разенкова
01.08.2015
Анонсы |
-22.02.25-
-24.02.25-
-07.06.25-
-14.06.25-