В гостях у «Музыкального Клондайка» композитор, аранжировщик и исполнитель Роман Борисович Львович.

- Роман Борисович, что привело вас к музыке?

- Я вырос во времена Советского Союза, где музыка имела огромное – идеологическое – значение. Все общество было под это заточено: тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет (прим. ред.: строки из песни «Марш весёлых ребят» В. Лебедев-Кумач, И. Дунаевский). В моей семье все были мотивированы развивать в себе музыкальные способности. Дедушки, бабушки, мама пытались петь, самостоятельно осваивать простейшие аккорды: кто на фортепиано, на скрипке, аккордеоне… До профессии ни у кого не доходило. Не хватило упорства, смелости и фанатизма. У них музыка осталась в качестве хобби. Папа иногда поёт со сцены и даже на ТВ, но в манере драматического артиста.

Я же учился в музыкальной школе на фортепиано, брал академический отпуск, переходил на гитару, обучался в хоровом классе… Всё искал, где полегче, потому что душа пела и требовала музыки, но не хватало усидчивости осваивать навыки. Как я уже понимаю сейчас, организм был не готов.

В подростковом возрасте у меня появился интерес к математике и химии. Я занимал первые места на олимпиадах, уже планировал связать свою жизнь именно с наукой. К концу восьмого класса мне пришло письмо, что меня уже ждут в Казанском университете. И вроде бы, дальнейший путь был определен. Но тут мой приятель из музыкальной школы сказал, что идет в музыкальное училище по классу аккордеона.

Я загорелся идеей поступать вместе с ним, но по композиции. Притом я не знал, где это образовательное учреждение находится, даже не знал, что нет такого «композиторского» факультета. В итоге я с трудом поступил по направлению «Теория музыки». И снова брал академические отпуска, возвращался к учебе… В итоге перевелся в Москву. Был тернистый путь к профессии.

- Что же вас мотивировало?

- Одним из первых в меня поверил композитор, профессор Казанской государственной консерватории Леонид Любовский.  И без лишнего пафоса стал со мной заниматься, что-то мне рассказывать, объяснять, как и что устроено. И по-человечески меня к этому расположил.

- Вы изначально планировали работать, как мультижанровый композитор?

- Еще на первом курсе музыкального училище я сразу обнаружил эту вилку, которая разделяла современную музыку все более радикально – на якобы серьезную, авангардную, экспериментальную музыку, и развлекательную, которая опускалась все ниже и ниже.

Та и другая шли (и идут) к какой-то пустоте. В одной катали валик по руке: премьера современных опер, которые проходили в полной тишине. А в другой стучал электронный барабан, но ни одного аккорда не было, не было мелодии.

Кризис глобальный. И вдруг из Москвы в Казань донесся слух, что Геннадий Игоревич Гладков вместе с Рыбниковым, Дашкевичем, Артемьевым, со всеми нашими любимыми кинокомпозиторами позднего Советского Союза, создали лабораторию третьего направления, которая проповедует сохранение прекрасного сочетания высокого и низкого, серьезного и развлекательного. Как было у всех классиков. И я схватился за эту возможность.

В 92-м году, когда мы с родителями уже жили в Москве, нас с папой пригласили в гости к знаменитому кукольнику, руководителю Центрального театра кукол Сергею Владимировичу Образцову, попеть с ним в три голоса и три гитары русские романсы. В то же время, у него в гостях находились актеры Василий Ливанов и Виталий Соломин, а также Геннадий Гладков, с которыми он тогда работал. Мы попели романсы и перешли к другим произведениям.

У этого момента есть своя предыстория. Одна моя знакомая, работающая на радио, просила меня переложить композицию хора Шебалина «Зимняя дорога» для двух голосов и двух гитар, для нас с отцом. Я это пытался сделать, но папа ужасно не хотел учить – он в нотах ничего не понимал. Кое-как за месяц со скандалами я его заставил всё-таки это разучить.

И я предложил отцу спеть Шебалина. Исполнили… и вдруг Гладков, который до этого молчал, просиял и сказал: «Никогда бы не подумал, что эта музыка когда-нибудь доживет до такого исполнения. Я её вообще с трудом выношу еще с глубокого детства, нас заставляли петь ее хором в 70 человек в музыкальной школе, а вы так вот просто и искренне, под гитару за столом передали всю суть, которая там заложена.»

Папа тут же покраснел, побелел и говорит: «А вы и не представляете, какого поклонника перед собой видите. Мой сын же целыми днями анализирует ваши партитуры».

Так я нашел самого близкого друга и наставника, который потихонечку подготовил меня к тому, что мне надо поступать в Московскую консерваторию. Он сказал, что в консерватории есть два человека, которым он своих учеников смело доверяет. Это были композиторы Алексей Николаев и Роман Леденев. Геннадий Игоревич сказал: «Они не будут тебя ломать через колено под авангард, но твою подлинную природу обрамят профессиональными знаниями, навыками, и всё будет в порядке». Так, действительно, и получилось. Консерваторию я закончил с отличием.

С Гладковым мы дружили до последних его дней. Он приходил, по возможности, на мои премьеры, а я на его. Замечательная, долгая дружба.

- Может ли композитор сегодня работать только в одном жанре? И что вас мотивировало работать без четких рамок?

- Я смотрел на лучшие образцы произведений гениев, которые были до меня эталонами, изучал, как они работали. Бах, Моцарт и Чайковский, Шостакович, Гладков и Андрей Петров не ограничивали себя какими-то рамками. У них была камерная и симфоническая музыка, балеты, оперы, песни и танцы. Одно на другое влияет, одно другое взаимообогащает.

Я начинал заниматься композицией, когда жизнь была неупорядоченная, неотлаженная. Одна система рухнула, вторая едва-едва становилась на ноги. Невозможно было представить, что будет завтра, и как завтра нужно будет работать.

Например, появился замечательный полнометражный фильм режиссёра Константина Худякова с моей музыкой, где снялись наши главные звезды. Прокат по всем кинотеатрам страны, по главным телеканалам, замечательные отзывы. И, кажется, что нужно продолжать именно линию киномузыки. Нет, никто не хочет заказывать. Оказывается, что негласно продюсеры решили между собой вывести новое правило, по которому как раз хорошая музыка не нужна. Чем лучше музыка, тем хуже для фильма, так как она перетягивает внимание зрителя на себя. Получается, если ты сделал отличную работу, то тем самым ты заработал штрафные очки. Не получается эту линию продолжить. Зато вместо этого возникают то драматические спектакли, то документальное кино, то мюзиклы, то оперы, то песни.

Другой пример. Мы сделали с Юрием Ивановичем Ереминым два спектакля в Театре Моссовета на большой сцене: «Морское путешествие 1933 года» и «Герой нашего времени». Они идут 10 лет до сих пор, всё отлично. Думали продолжить сотрудничество. Но пришло новое руководство и отказалось работать, сославшись на то, что им со стороны никакие композиторы не нужны. Нет прямой зависимости, что успешная работа автоматически порождает новые предложения, это не всегда так.

А с детским музыкальным театром «Зазеркалье» в 2002 году в Санкт-Петербурге мы выпустили «Хоббита». А потом в 2022, через 20 лет, – «Путешествие Муравьишки, или От рассвета до заката». Тоже успешно, замечательно. На «Золотую маску» номинировали. А почему мы 20 лет не сотрудничали, хотя дружили, постоянно виделись и обнимались, и поздравляли друг друга с днем рождения, – понять невозможно. Зато что-то другое в это время происходило. Так или иначе, приходится одновременно и играть, и петь, и выступать, и оркестровать, и делать что-то еще.

- Какие темы или идеи вас особенно привлекают?

- Кроме какой-то радикальной чернухи, которая сегодня набирает обороты, мне интересно всё изначально. Красивое, благородное – все это достойно внимания. И в нашей душе есть чувства, которые мы нажили и которые достойны воплощения.

- На лейбле издательства «Шостаковичи и Стравинские» в 2024 году у вас вышла запись Струнного квартета с элементами народной песни.

- «Шостаковичи и Стравинские» — это прекрасная инициатива. Президентский фонд культурных инициатив действительно поддерживает много проектов. В рамках этого же сотрудничества мне предложили работу над интересным документальным фильмом про Марину Цветаеву и ее папу, который открывал Пушкинский музей. А так же роль эксперта на фестивалях «Артмастерс» и «Музыкальное сердце театра» под патронатом этого же фонда. На мой взгляд, сейчас происходит возрождение композиторского искусства. Пока небольшими шагами. Чего греха таить, мы за эти 30 лет прошли очень сильное радиоактивное облучение западной масскультурой.

И поэтому, даже когда сейчас вдруг кто-то говорит «срочно патриотическое, срочно русское, срочно этническое», всё равно этим занимаются ди-джеи, привыкшие в студиях рулить техно, рэп и так далее. И в результате выходит что-то похожее на языческие сказки. Получается если и русское, то мировоззрение древнего дикаря, смешанное с новыми американскими технологиями. Самая прекрасная русская традиция, связанная с христианскими красотой и любовью, дворянским достоинством, талантом и совестью интеллигенции, большой общественной мечтой о прекрасном, оказывается за бортом.

Так что «Шостаковичи и Стравинские» это один из небольших росточков, который, я надеюсь, все-таки будет со временем прорастать.

- Кстати, у вас есть студия звукозаписи «Третий Рим». Как и почему она появилась?

- Название я придумал еще в юношеские годы в рекламных целях. Когда я только начинал, мне было чуть за 20 лет, и тогда я не знал, будет ли у меня возможность поработать с живым оркестром.  И казалось, что это панацея – можно за небольшие денежки поставить дома «железку», освоить аранжировочные программы и, не вставая со стула, за несколько часов сделать фонограмму, как будто у тебя играет большой, живой, красивый оркестр. Этот опыт мне очень помог на раннем этапе, ведь у меня была возможность понять, как звучит то или иное сочетание инструментов. Когда ты не на фортепьяно играешь пальцами и пытаешься представить, как это будет, а реально уже понимаешь, что бас-гитара будет звучать так, а вот там струнные поют. И ты сразу слышишь все инструменты. А сегодня уже есть возможность работать с живыми коллективами, самыми разными. Теперь в компьютере я, в основном, набираю для них ноты и партитуры.

- Давайте вернемся к театральным работам. Как, на ваш взгляд, должно строиться хорошее взаимодействие композитора и постановочной группы? Вы присутствуете при прогонах спектакля?

- Когда уже идут репетиции постановки с живой музыкой, ближе к генеральным прогонам, конечно, я стараюсь присутствовать. Как минимум, бывают просто технические накладки. Бывает, в программе диезы и бемоли пропадают по разным причинам, и ты должен все это проверить, чтобы всё правильно звучало.

Люди, особенно, при сегодняшнем богатстве стилей разнообразных, могут решить, что я специально так фальшиво хотел. По темпу, по характеру, по замыслам более глубоким, содержательным, тоже, если есть возможность, я самые главные вещи стараюсь дирижеру и солистам объяснить. Но сильно не гружу, потому что понимаю, что у них в этот момент нагрузка выше головы. И так стресс уже предельный, чтобы от бесчисленного множества моих придирок они вообще не потеряли интерес к этой работе.

- Какие тенденции в театральной музыке вы наблюдаете в настоящее время?

- Я думаю, что, к сожалению, присутствует очень много рока, электронной музыки, агрессивной. Конечно, где-то это и необходимо, но она присутствует и в тех местах, где это явно не обязательно. Эта западная мода, к металлу, к тяжелому чему-то, мне кажется, очень сильно перегибает палку.

А чего-то живого, человеческого, красивого, изысканного и «старого- доброго» очень сильно не хватает. При том, что какие-то вещи, которые давно уже всеми признаны, из рода «Обыкновенного чуда», ставятся довольно активно на разных площадках. Но продолжения именно этой линии почему-то очень мало.

- Как вы воспринимаете свою аудиторию?

- Если ты не для себя дневник ведешь или записываешь заметки, то любое самовыражение — это диалог. И ты должен понимать, к кому ты обращаешься. Ты можешь одним языком говорить на профессиональной конференции, но если ты пытаешься какую-то подобную мысль объяснить своему пятилетнему ребенку, то ты будешь другими словами изъясняться.

Есть определенный круг людей, которые всё понимают и есть другой, широкий круг – где люди менее подготовлены к серьезной музыке.

Поэтому либо пишешь под конкретный заказ, когда тебе говорят, что это вот для такой аудитории, и ты уже ориентируешься на них, либо пишешь, для некоего идеального слушателя, который потом сам уже подбирается.

Тут правил, я думаю, однозначных нет.

- А есть ли у вас сейчас новые проекты, над которыми вы работаете?

- Сейчас в работе три детских мюзикла в театрах Москвы, Петербурга и Петрозаводска. Они находятся в активной работе и, надеюсь, что в обозримом будущем дойдут до премьеры.

Александра САЙДОВА
фотографии из личного архива Романа Львовича
3 фото: Сцена из спектакля Детского музыкального театра «Зазеркалье»
(Санкт-Петербург) «Путешествие Муравьишки, или От рассвета до заката».