Возрожденный в 2024 году Международный конкурс вокалистов имени М. И. Глинки состоялся этой осенью в Москве и принес много интересных результатов. С лауреатом Первой премии, солисткой Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко меццо-сопрано Екатериной Лукаш специально для «Музыкального Клондайка» побеседовал музыкальный критик Александр Матусевич.

- Прежде всего поздравляю вас с победой на Конкурсе Глинки – таком важном и значимом. Это ваш первый конкурс?
- Фактически да: конкурс такого уровня – первый. У меня была победа в конкурсе на Международной Олимпиаде искусств «Дельфийские игры» в Москве, мне было 18 лет, я тоже заняла тогда первое место. И после этого был такой огромный перерыв – до Конкурса Глинки.
- Почему? Вы чего-то боялись?
- Я не конкурсный человек. Для меня лучше показать себя в спектакле, в роли. Там другой масштаб, и как артист ты показываешь себя со всех сторон. И в течение спектакля  можно реабилитироваться, если что-то пошло не так в какой-то момент. А на конкурсе у тебя всего десять минут, за которые ты должен показать максимум всего – технических умений, артистизма. Потом, всегда есть момент личного восприятия тебя кем-то, сравнение, у всех свой сформированный вкус и эстетика. Это неизбежно. И я всегда сомневалась, считала себя не готовой к такого рода испытаниям, прежде всего психологически.
- И вы даже никуда не подавались?
- Нет, никогда. У меня нет в биографии такого, что я подавалась, но не проходила. Все вокруг говорили – давай, а меня что-то все время останавливало.
- А как тогда вы решились на этот раз?
- Трудности часто готовят обычных людей к необыкновенной судьбе. Наверно я стала психологически более крепкой и взрослой что ли. И потом у меня уже такой, в общем-то, большой опыт на сцене, около десяти лет, что я подумала – наверно пора. Конкурс Глинки мне всегда был близок – я следила за ним, за тем, что там происходило в прежние годы, какие результаты, мне всегда казалось, что это исторически что-то важное в культурном мире.
- Но Конкурс Глинки – один из самых сложных, особенно своим сумасшедшим вторым туром.
- Тем не менее, мне это было интересно. Я люблю камерную музыку, люблю музыку Глинки, особенно опять же его камерную музыку. Мне, например, всегда хотелось спеть романс «Стой, мой верный, бурный конь» - обычно его берут мужские голоса, а вот Ирина Константиновна Архипова его включила обязательным номером для меццо-сопрано, тем не менее, его редко выбирают, а там такая интересная история – хотелось это сделать по-своему.
- А в операх Глинки доводилось петь?
- Пока пела Ратмира только в концертах. С травестийными ролями у меня все хорошо, это мое, но, на самом деле, Глинка – композитор очень сложный. Тонкая материя – нужно очень долго впевать, заниматься музыковедением. Это касается и оперных партий, и его романсов. Альбина Шагимуратова говорила, что это один из самых сложных для исполнения композиторов.
- А в чем сложность?
- В культуре звукоизвлечения, эмоциональном настрое, в мысли, которую ты проводишь, когда поешь. Глинку сразу узнаешь, когда слушаешь: эта музыка кажется простой, естественной, но когда открываешь ноты и начинаешь учить, становится понятно, что это очень непросто сделать хорошо и технически, и эмоционально. Мне вскоре предстоит исполнение дуэта из «Сусанина» на концерте с Михаилом Казаковым – очень сложный дуэт: и  написано все же для контральто, много колоратуры, мелкой техники – нужно упорно работать, чтобы получилось.

- Для вас мелкая техника – это нормально?
- У меня довольно подвижный голос, я могу это петь, есть к этому склонность, но я никогда не специализировалась на таких партиях. Были отдельные выступления в операх Беллини, например, но глубоко я в это не погружалась – это требует отдельной серьезной работы. Например, я сейчас спела Адальжизу в Красноярске с Альбиной Шагимуратовой и Дмитрием Юровским – это был пробный шар, и, готовясь к этому выступлению, я месяц просто ничего другого не пела, настраивала свой голос на этот стиль. Перед этим у меня была Княгиня в «Русалке» - партия совсем другого плана, более насыщенная, объемная, драматическая, и после нее настраиваться на бельканто очень сложно.
- Глинка и Даргомыжский идейно вроде очень близки, один – последователь другого, тем не менее, музыка у них очень разной стилистики. В чем главное отличие?
- Глинка – это еще итальянское бельканто, во многом взгляд в прошлое оперы, а Даргомыжский – это взгляд в будущее, он стилистически уже ближе к Мусоргскому, чем к Глинке. Та же Княгиня – огромная нагрузка на средний и нижний регистр, партия драматическая, насыщенная. Хотя травестийные партии Глинки ниже написаны, для контральто, в них больше легкости, колоратурных задач, они ближе к такому россиниевскому блеску, а в партиях Даргомыжского уже во всю проглядывает поздний романтизм с его стремлением к остродраматическому пению – прямой путь к Марине Мнишек.
- Вам с детства пророчили музыкальное будущее. Почему вы пошли учиться в ГИТИС, а не в консерваторию?
- Меня первоначально больше привлекало театральное дело, актерское наполнение, чем музыка, я видела себя драматической актрисой, нежели оперной певицей. Консерватория слишком академична для моего характера. А ГИТИС мне нравился тем, что ты буквально там живешь, это твой дом и творческое укрытие. Я очень хотела быть не просто певицей, а именно поющей актрисой, для меня это очень важно. Потом имена многих великих артистов, кто там учился – это привлекало.
- ГИТИС вам дал в актерском плане то, что вы ожидали?
- Безусловно. Мастерская Александра Тителя и Игоря Ясуловича дала мне профессию и понимание театра. Часто к нам в театр приходят люди после консерватории и  часто они совсем не опытны , нет даже базовых вещей – что касается театрального ремесла. А у выпускников ГИТИСа это все уже есть.
- А в плане вокальной подготовки? Ведь в музыкальном театре без хорошего вокала делать нечего…
- С этим было сложнее: я не сразу нашла своего педагога, и в итоге он оказался вне ГИТИСа – это Наталья Алексеевна Попова из Академии хорового искусства. Я слышала как поют ее ученики, мне это нравилось, убеждало, она – последовательница школы Светланы Нестеренко, как-то я пришла к ней на консультацию и мы начали заниматься. Наталья Алексеевна была солисткой в Хоре Певзнера, но уже очень давно занимается педагогикой и с большим успехом, результаты хорошие и многочисленные.
- После мастерской Тителя вы наверно не мыслили себя в другом театре, кроме как в Театре Станиславского?
- Я тут росла с 19 лет, участвовала в студенческой «Волшебной флейте», потом был «Орфей» - мой дебют, на котором меня заметили. Я даже и не думала, что есть какой-то другой театр. Александр Борисович меня растил, и мне его наука подходила, я его понимала, уже знаю, чего бы ему хотелось от меня сейчас, хотя он держит меня в строгости, наверное это правильно. Поэтому  не было никаких метаний – в другие театры Москвы даже не пыталась устроиться.
- То есть, как говорит Титель, это – театр-дом, и это – ваш дом?
- Это даже больше – это театр-жизнь: ты тут от зари до зари. Уроки, спектакли, ты во всем этом варишься и совершенно забываешь про какую-то другую свою жизнь. Потом у меня появились желания попробовать себя на других сценах, попеть и там, и сям, стали поступать приглашения. Но все равно хочется возвращаться всегда сюда – домой.

- Но другая жизнь все же есть?
- Совсем мало. Когда есть свободное время – идешь к педагогу, или занимаешься языками, словом, все равно делаешь все, что нужно для профессии, профессионального роста. Моя личная жизнь неотделима от творческой, и творческая определяет все, диктует график и условия. Другая жизнь - это работа над ошибками вне сцены.
- Голос вами повелевает?
- Да: лишний раз не расслабишься, не посидишь нигде, не поешь чего-то, чего хотелось бы.
- Какой театр, кроме родного, вам больше всего понравился, где было комфортно работать?
- В Казани пою уже много лет, в этом театре всегда комфортно, хорошо и по-настоящему дружелюбно. В Красноярске мне интересно работать с Дмитрием Юровским, Ириной Лычагиной, замечательная атмосфера и интересные задачи. Там я спела Орфея, Адальжизу, Амнерис. В родном театре я пока не рискую последнюю партию исполнять, только примериваюсь к ней, а вот в Красноярске попробовала. Теперь отложила – партия зреет. Очень понравилось в Новосибирске – творческая атмосфера и очень заботливое отношение к приезжим солистам. Там я спела Кармен и Кончаковну.
- Как вам акустика этого театра – знаменитого, но весьма коварного?
- Все меня пугали – будь осторожна, тяжелая акустика, никого не слышно: я не могу такого сказать. Мне было комфортно. Потом это дело привычки – в любом зале можно освоиться, если есть достаточное время на адаптацию.
- Вы из Воронежа: ходили в детстве там в оперный театр?
- Достаточно часто: в моей семье всегда любили искусство, хотя музыкантов и артистов нет, кроме меня, но всегда этому уделялось внимание – культуре: походы в театры, на концерты, на выставки, в музеи. Помню, что часто бывала на концертах нашей знаменитой воронежской певицы Ирины Макаровой, каждый раз как она приезжала в родной город, я ходила на ее выступления и думала – какая она счастливая, я тоже так хочу!
- В театр ходили, а хотели в нем петь?
- Об этом я тогда не думала: любила очень этот театр, знала репертуар. Но любила как зритель – мысли выступать там не было.

- Но, тем не менее, вы там уже спели?
- Да, Керубино в «Свадьбе Фигаро» в 2021 году. Ощущения прекрасные – дома тебя ждут родители, ползала – твои друзья, приходят педагоги из музыкальной школы, а это особой трепет, потому что пригласить всех в Москву на свои спектакли нет возможности, а тут – пожалуйста. Вообще этот спектакль в театре родного города – это был значительный толчок в моей карьере: в тот момент я была в свободном плавании, много пела в Казани, а в МАМТ вернулась именно после воронежской премьеры. «Свадьба Фигаро» - это трамплин к новой творческой жизни, она мне принесла номинацию на «Золотую маску», это по-настоящему начало нового этапа моей театральной жизни.
- Интересный спектакль?
- Постановка Михаила Бычкова - это перенос в межвоенный период  ХХ века, герои в ощущении мира и ищут любовь и влюбленность в этом коротком  промежутке передышки. На тот момент мне очень хотелось  спеть именно эту партию: казалось бы, популярная вещь, ее даже во всех оперных студиях ставят, да и травестийные роли я люблю, но вот все никак не получалось спеть, и наконец, мечта сбылась на родине. Надеюсь теперь, что в нашем театре в дополнение к «Дон Жуану» появится и «Свадьба Фигаро».
- В МАМТе у вас все партии любимые, или есть что-то, что поете по необходимости: назначили – надо петь, а не ваше…?
- Ко всему привыкаешь и начинаешь любить, искать хорошее, а иначе и нельзя – если через себя не пропустил материал, не присвоил, не сделал своим, то и исполнять его не получится. Ну, может быть, Зульма в «Итальянке в Алжире» - не самая любимая партия, о ней не мечталось. Конечно, например, в опере Россини мне всегда хотелось петь Изабеллу, а не Зульму.
- А что самое любимое?
- Я обожаю Никлауса в «Сказках Гофмана»: к сожалению, очень редко идет этот спектакль. И сама постановка замечательная, и роль великолепная, многоплановая – можно поиграть, есть, где развернуться. Очень полюбила Княгиню в «Русалке» - чувствую эту героиню, хочется ее петь. Обожаю Ольгу в «Евгении Онегине» - вообще это был первый спектакль, который я увидела у Александра Борисовича, и сидела в зале как завороженная от и до. Кармен мне очень близка, и мне очень нравится эстетика именно нашего спектакля.
- А Любаша?
- Я вообще не была уверена, что мне ее надо петь: много душевных сил отнимает. Сомневалась: может быть еще слишком рано, это на вырост, когда-нибудь потом? Говорят, получилось неплохо. Силы забирает, большая нагрузка вокальная. Все же, Любаша для зрелого голоса и для зрелой личности. Будет расти вместе со мной, много работы впереди. Кроме того, эта партия требует особого впевания, настройки на нее моральной, и психологического отдыха после нее. Эта та роль, которая требует полного погружения, полной самоотдачи.

- Голос меняется с возрастом?
- Да: ты взрослеешь, становится в тебе все меньше озорства, и голос взрослеет вместе с тобой, крепнет, тяжелеет, открываются новые возможности для исполнения драматического репертуара, но и уходят возможности для исполнения более легкого стиля, той же оперы бельканто. Хотя я весьма осторожно отношусь к нижнему регистру и крепким партиям. Жизнь  певца  должна быть длинной и поэтому надо уметь развиваться правильно и от чего-то отказываться. 
- Озорство – это вообще про вас? Где вам его больше всего удавалось проявить?
- Я люблю пошутить и посмеяться. К сожалению, хорошего юмора так мало, особенно на сцене. Наверное в партии Пятницы в «Робинзоне Крузо» Оффенбаха – хулиганила как могла, весь свой актерский драйв задействовала. Веселый спектакль – мне нравится. Я вообще люблю характерные персонажи, где есть какая-то изюминка, где ты можешь сделать своего героя выпуклее, объемнее, интереснее. Я не боюсь быть на сцене смешной или некрасивой. Мои меццовые героини в основном более статуарные, тяготеют к царственным особам, поэтому, когда появляется возможность активно поиграть, поучаствовать в комической опере – я только за.
- А оперетту любите?
- Очень. К сожалению мало возможности ее петь. У нас в театре есть только «Зимний вечер в Шамони», и в Большом я спела на Камерной сцене «Периколу» - для меня одна из любимых партий. Очень надеюсь спеть «Прекрасную Елену» в недалекой перспективе.
- На вашем конкурсном выступлении в финале большое впечатление произвела Варвара из оперы Щедрина «Не только любовь». Вы ее уже спели в спектакле?
- Пока нет. Хотела, но, к сожалению, в спектакле нашего театра меня не увидели в этом образе. Героиня мне очень близка, я ее мечтала петь, но пока влиться в спектакль не удается и вряд ли получится, он идет крайне редко. Душа лежит к этой героине, да и в целом ко всей опере. Поэтому все вложила в арию на конкурсе – много хороших отзывов было, значит, получилось. Хотя, конкурс очень сложный механизм. Выбор правильного репертуара — это очень важно. И у меня на конкурсе случились не стопроцентные попадание в некоторых произведениях. Но и конечно, я всегда самая первая знаю, где не получилось и что конкретно. Я к себе предельно сурово отношусь. Но Щедрин, да: мечта сбылась в Частушках Варвары.
- Словом, современной музыки вы не боитесь?
- Нет, но мне не доводилось ее много петь. А то, что пела, оно было современно по эстетике и времени написания, но технически совсем не сложно. Это не Шенберг – все гораздо доступнее. Речь идет об операх «Рабочий и колхозница» Владимира Николаева и «Сожженная глава» Игоря Райхельсона. Это оба проекта Павла Каплевича – постановки очень интересные, но, к сожалению, это все одноразово. Идеи из Каплевича просто хлещут – ему бы свой театр, думаю, это было бы очень здорово.
- Кого из режиссеров, кроме Тителя, можете отметить особо, с кем было увлекательно работать?
- Евгений Писарев и Филипп Григорян: я была в восторге от работы с ними с обоими. Хотелось бы встретиться с ними вновь на какой-нибудь постановке.
- О чем мечтается?
- Я очень бы хотела попеть Массне. Особенно Шарлотту. Или оперу «Сафо» Гуно. Это целая вселенная – безбрежная и прекрасная. К сожалению, у нас этих  композиторов исполняют очень мало, ставят еще реже. А еще мечтается о серьезной, вдумчивой работе с музыкой – не хватает постоянно времени, не хватает погружения в материал, все нужно делать быстро, все бегом, нет времени на рефлексию, обдумывание, прочувствование музыки. Темп жизни сейчас такой бешеный, что оглянуться и подумать часто совершенно некогда. Хотелось бы более взвешенного и долгосрочного планирования – за месяц большую партию хорошо не сделаешь. Хочется нырнуть в какую-то оперу, которую готовишь, и вынырнуть из нее не сразу, чтобы было время, дистанция на осмысление. На «Русалке», кстати, был удивительный период, когда мы все такой большой командой работали над спектаклем достаточно долго и тщательно: у нас была просто настоящая русалочья семья. Даже Дмитрий Ульянов и Елена Гусева, которые постоянно везде гастролируют: как-то так сложилось, что они были здесь, и мы могли долго, серьезно и вдумчиво вместе работать над спектаклем.
- В конкурсах еще будете участвовать?
- Думаю, что нет: конкурс – это затратно и эмоционально, и психологически. Мне кажется, на таком хорошем результате, на который я совершенно не рассчитывала, надо остановиться. А потом и некогда – у меня очень много работы в театрах, чему я очень рада.
- Считается, что для вокалиста самый важный человек – это концертмейстер. У вас есть такой?
- Татьяна Евгеньевна Лобырева, концертмейстер нашего театра: очень строгая, у нее всегда много замечаний и пожеланий, но ты постоянно с ней растешь. Очень многое мне дает: если с ней что-то выучиваю, то это значит – навсегда.

Беседовал Александр Матусевич
Фотографии из личного архива Екатерины Лукаш